Эмма Орци - Коварство и честь
— Ах да, — невольно вздохнула Регина, — именно тела.
Оттого, что она сидела неподвижно, члены постепенно онемели. Но она была счастлива никуда не торопиться, помалкивать и вполуха слушать жалобы бедняги. Почему-то она была уверена, что Бертран не станет ее ждать. Он всегда был нетерпелив, особенно если считал, будто она в чем-то его подвела. Ведь она должна была явиться на свидание в пять, а церковные часы пробили уже половину седьмого. Однако история великана все не кончалась, тем более что он немного отдышался.
— Да, — ответил он ей, — и разума тоже. У меня был друг, чья милая обманывала его, пока он сражался за страну. Матушка Тео дала ему снадобье, которым тот напоил изменницу, и она вернулась к нему, полная прежней страсти.
— Я не доверяю снадобьям, — отрезала девушка и грустно покачала головой. Глаза снова повлажнели.
— Не больше, чем я, — ответил гигант. — Но если бы моя милашка смотрела на сторону, я бы знал, что делать.
В этот момент он показался Регине таким забавным, что, несмотря на ситуацию, губ ее коснулась тень улыбки.
— И что бы вы сделали, гражданин? — мягко осведомилась она.
— Увез бы ее подальше от соблазна, — сказал он. — «Этому следует положить конец», и «ты уезжаешь со мной, любимая».
— Ах, легко вам говорить! Мужчина имеет право на многое. А что может сделать женщина? — выпалила она, но тут же осеклась, пристыженная тем, что слишком много выболтала. Кто для нее этот жалкий, несчастный бродяга, что она вдруг разоткровенничалась и намекнула на свои обстоятельства… В эти времена бесчисленных шпионов, применяющих самые хитрые уловки, чтобы втереться в доверие к ничего не подозревающим жертвам, было более чем глупо изливать душу первому встречному, не говоря уж о нищем, который вполне способен зарабатывать на хлеб сомнительным способом продажи информации, истинной или фальшивой, которую выуживает из какого-нибудь невинного создания. Не успели слова сорваться с губ, как девушка пожалела о своей глупости и испуганно уставилась на бродягу.
Но он, казалось, не слышал. Из груди снова вырвался свистящий кашель. Он даже не смотрел ей в глаза.
— Что вы сказали, гражданка? — пробормотал он. — Вы спите? Бредите? Или…
— Д-да, — уклончиво выдавила девушка, чье сердце все еще всполошенно билось от страха. — Должно быть… от усталости… но вы… вам лучше?
— Лучше? Возможно, — хрипло рассмеялся он. — Я, пожалуй, даже сумею доползти домой.
— Вы живете очень далеко?
— Нет. Рядом с улицей Ланьер.
Он даже не подумал поблагодарить ее за помощь. До чего же нескладным он выглядит, почти отталкивающе: длинные ноги вытянуты, руки засунуты в карманы штанов. Но он кажется таким обессиленным и жалким, что в ее сердце вновь шевельнулось сострадание. И когда он с трудом попытался встать, она неожиданно для себя предложила:
— Улица Ланьер мне по пути. Если подождете, я верну кувшин доброй консьержке и провожу вас. Вам не следует гулять по улицам одному.
— О, мне уже лучше, — промямлил он. — Оставьте меня. Я неподходящий кавалер для такой хорошенькой девушки, как вы.
Но она уже упорхнула и, вернувшись через две минуты, обнаружила, что несчастный уже ковыляет по дороге и уже успел отойти на пятьдесят ярдов. Она пожала плечами, чувствуя себя униженной такой откровенной неблагодарностью и стыдясь того, что пообщалась с человеком, которому, очевидно, было ни к чему ее участие.
Глава 4
Для одной унции радости необходим фунт заботы.
Регина немного постояла, рассеянно провожая взглядом удаляющуюся фигуру. В следующий момент она услышала свое имя и обернулась с тихим радостным возгласом.
— Регина!
Молодой человек почти подбежал к ней и, очутившись рядом, взял за руку.
— Я ждал больше часа, — укоризненно сказал он.
В сумерках его лицо казалось осунувшимся и бледным. Темные, глубоко запавшие глаза говорили о мятущейся душе и сжигающем внутреннем огне. На нем была дешевая поношенная одежда и разваливающиеся башмаки. Потрепанная треуголка сдвинута с высокого лба, открывая вздувшиеся вены на висках, пряди каштановых волос и круто изогнутые брови, изобличавшие скорее мечтателя, чем человека действия.
— Прости, Бертран, — просто ответила она, — но пришлось так долго ждать в приемной матушки Тео, и…
— Но что ты делала сейчас? — нетерпеливо перебил он. — Я увидел тебя издали. Ты вышла вон из того дома и встала как громом пораженная. Даже не услышала, когда я впервые тебя окликнул.
— Со мной случилось забавное происшествие, — пояснила Регина, — и я очень устала. Посиди со мной немного. Я все расскажу.
На лице Бертрана ясно читался отказ.
— Уже слишком поздно, — начал он хмуро. И уже хотел запротестовать, но Регина действительно выглядела усталой. Не ожидая его ответа, она свернула к церковному крыльцу, и Бертран волей-неволей последовал за ней.
На улице уже собирались вечерние тени, тянувшиеся вдоль мостовой. Последние лучи заходящего солнца все еще обливали крыши и дымовые трубы на противоположной стороне улицы алым огнем.
Но здесь, в их маленьком убежище, уже воцарилась ночь. Тьма создавала атмосферу уединения и безопасности, и Регина, счастливо вздохнув, отошла в глубь крыльца и уселась на деревянную скамью.
Тяжелая дубовая дверь за ее спиной была закрыта. Сама церковь, вследствие непокорства приходского священника, не подчинившегося новым законам, была осквернена безжалостными террористами и оставлена на погибель и разрушение. Сами каменные стены казались отторженными от всего мира. Но Регина была спокойна и безмятежна, и когда Бертран Монкриф неохотно уселся рядом, почувствовала себя почти счастливой.
— Уже очень поздно, — бесцеремонно напомнил он. Она прислонилась головой к стене и выглядела такой бледной, с закрытыми глазами и бескровными губами, что сердце молодого человека наполнилось жалостью.
— Ты не больна, Регина? — спросил он уже мягче.
— Нет, — храбро улыбнулась она. — Только очень устала, и голова кружится. В доме Катрин Тео очень душно, и когда я вышла…
Бертран взял ее руку, очевидно, стараясь проявить терпение и доброту. А Регина, не замечая ни его усилий, ни поглощенности собой, принялась рассказывать об астматике.
— Такое несчастное создание! — восклицала она. — Я бы испугалась, если бы не его кошмарный, раздирающий уши кашель.
Но похоже, рассказ не слишком заинтересовал Бертрана и, не дожидаясь конца, он резко спросил:
— А матушка Тео? Что она сказала?
Регина содрогнулась.
