Станислав Рем - Двадцатое июля
А ведь все началось в 1919 году. В далеком, но таком восхитительном девятнадцатом году! Первые выступления в пивных — в составе Немецкой рабочей партии. Впрочем, еще даже не партии в полном значении этого слова, а скорее союза. Выступления против Баллерштедта и его идеи отделения Баварии от империи. Золотые дни! А осенью двадцатого в газете «Мюнхнер нойестен нахрихтен» он уже оттачивал перо в печатной дуэли. Одну из первых своих статей Гитлер помнил почти дословно: «Дунайская конфедерация означает зависимость Баварии от чешского и французского угля. Этого нельзя допустить никогда. Такая конфедерация ни в коем случае не должна состояться! Лучше Великая Германия под большевиками, чем зависящая от французов и чехов Южная Германия!». Затем — первое столкновение, драка…
Потом состоялись трехдневные слушания в Мюнхенском суде по поводу, жалобы о нарушении достоинства Баллерштадта. На том суде Гитлер выступил с почти трехчасовой речью, в которой развернул программу национал-социалистической партии. Теперь действительную партии. Его слушали. Им восхищались. О нем писали. Какое прекрасное начало…
Гитлер захлопнул книгу. Слова, слова… Кулак, вот самый верный аргумент. В двадцатом с Баллерштадтом дискутировали, а в тридцать четвертом — расстреляли.
Господи, почему ж так тяжело на душе? Почему Ева не хотела, чтобы он ехал сюда?
Гитлер присел на кровать. Все складывается не так, как хотелось бы. Обреченность. Это слово неотвязно следует за ним по пятам. Оно преследует его. Оно мешает ему спать по ночам. Оно сковывает все его существо. Оно медленно, но верно убивает в нем лидера. Впервые же свою обреченность он почувствовал месяц назад.
…6 июня, рано утром, Линге разбудил фюрера, доложив, что его срочно просит к телефону Йодль. Сообщение потрясло несмотря даже на то, что все последние дни были связаны с ожиданием именно этой новости. Доклады Риббентропа, Гиммлера и Йодля давно уже строились вокруг одной лишь темы: англо-американцы начали вторжение во Францию. Через полчаса Кейтль и Йодль прибыли в «Бергхоф» для доклада. К этому времени Гитлер успел взять себя в руки и настроиться на рабочий лад.
— Мой фюрер, — начал Йодль, разложив на мраморном столе карту Атлантического побережья с нанесенными на ней военными и населенными пунктами, — к югу от Гавра десантные суда высадили войска. — Докладчик провел тоненькой указкой по карте: — Вот здесь. Их атаки во многих местах отбиты. Однако в тыл нашим войскам сброшены парашютисты. На данный момент определить, где находится центр тяжести десанта, трудно. Но с полной уверенностью можно сказать, что оперативная внезапность противнику не удалась. Десант высажен там, где он нами и ожидался.
Гитлер окинул карту взглядом, выпрямился и взволнованно произнес:
— Господа! Я рад, что англо-американцы решились наконец высадиться во Франции и именно там, где мы их ожидали. Посмотрим, что будет дальше.
В последующие дни Гитлер не придавал особого значения событиям во Франции. И не потому, что все его внимание сосредоточилось тогда — в связи с боями, развернувшимися на участке группы армий «Центр», — на Восточном фронте. Он просто ждал, что, вступив в войну и потерпев первые поражения, американцы предпримут попытки для ведения переговоров. Так прошел месяц, но подобной инициативы никто не проявлял. И лишь после 25 июня, когда Хойзингер на очередном совещании доложил, что русские прорвали фронт и продвинулись глубоко на северо-запад, к югу от Витебска, и что они начали интенсивные атаки по всему фронту группы армий «Центр», а в некоторых местах даже опрокинули фронт, Гитлер понял: на переговоры с ним — по крайней мере в данных условиях — вряд ли кто согласится. С того времени рейхсканцлер впал в полную апатию. Он стал избегать встреч с генералами и все больше времени проводить с Евой и Геббельсом. И все чаще от него слышалось слово: «Измена!».
В дверь постучали.
Гитлер с трудом поднял голову. На пороге стоял Линге.
— Мой фюрер! Простите за беспокойство. Вас ждут в столовой. Двадцать минут прошло.
— Да, Гейнц. Спасибо. Я иду. Иду.
* * *Старков заглянул в кабинет и, увидев Кима, кивнул ему:
— Через пять минут у меня. Со всеми соображениями.
Ким устало мотнул головой, прогоняя усталость, и принялся убирать документы в сейф.
Ровно через пять минут Старков наливал ему чай и одновременно выговаривал:
— Посмотри на себя. Скелет в гимнастерке! Что сегодня ел?
— Не помню.
— То-то и оно, что не помнишь. — Старков поставил перед подчиненным чашку, положил рядом хлеб, сало. — Ешь. В ближайшее время ты мне нужен будешь здоровым и полным энергии.
Кима долго уговаривать не пришлось.
Старков тем временем разложил на столе нужные бумаги и фотографии, сдвинув все прочие документы в сторону.
— Итак, товарищ Рыбак, рассказывай, что у нас имеется на данный момент.
— Немного, Глеб Иванович.
— Не торопись, прожуй.
— Спасибо. — Ким вытер губы платком. («Интеллигент, твою мать», — подумал Старков.) Ким меж тем продолжил: — Последние двое суток я пытаюсь проанализировать ситуацию, но пока что-то концы с концами не сходятся.
— Детальнее.
— У нас имеются сообщения их трех источников о заговоре против Гитлера. И о том, в частности, что его хотят ликвидировать.
— О ликвидации говорят все три источника?
— Нет. Только «Вернер».
— Что ж, «Вернер» стоит десяти источников. — Старков разложил фотографии в удобном для себя порядке. — Эх, нам бы еще пару таких «Вернеров» на разных уровнях!.. Так что тебя смущает, товарищ Рыбак? Что Гитлера хотят убить? Ничего плохого в этом не вижу. Давно пора. Все прогрессивное человечество мечтает избавиться от неудавшегося художника и тирана.
Ким покачал головой:
— Так-то оно так, но… Тишина, вот что меня смущает, Глеб Иванович. Полная тишина.
— А конкретней?
В последнее время Старков занимался подготовкой группы для заброски в Краков и потому несколько отошел от дела «Вернера», поручив контроль над ним капитану госбезопасности Рыбаку.
— А вот послушайте… — Ким имел дурную привычку раскачиваться во время беседы на стуле, но на Старкова его подобные телодвижения давно уже не действовали. — Нам известно, что группа представителей вермахта собирается ликвидировать главу государства. Так? Так. А дальше? Кто будет поставлен на его место? Все три источника молчат. Теперь самое любопытное: все упомянутые в радиосообщениях инициаторы заговора находятся… вдали от цели! То есть в довольно приличном отдалении от Берлина. Если быть точнее, практически все — в прифронтовых зонах. Отсюда вопрос: как они могут влиять на события в столице рейха?
