Владимир Буртовой - Щит земли русской
Славич поспешил на выручку к Янку, которому хуже других.
«Один. Еще один», — непроизвольно считал он степняков, которых доставало его страшное копье, и досадливо крякал, ощущая сквозь кольчугу хлесткие удары кривых мечей. Кольчуга хрустела, но пока держала. У виска что-то взвизгнуло. Понял — стрела рядом просвистела. Ага, вот это кто! Впереди спешившийся печенег — коня, что ль, свалили у него? — дергаясь, накладывал новую стрелу на лук. Но не успел натянуть тетиву — копье Славича вошло в смуглую короткую шею. Скорей, скорей! — Славич рвался к Янку. Прикрыть небывальца, собой заслонить. Не дай, Перун, Михайло лишиться сына — надежды своей и опоры в старости!..
— Слушай меня, Янко! — срывая голос, стараясь быть услышанным, кричал Славич. — Назад! Отходи назад. Янко-о!
Он чувствовал, что не успевает. Рядом падали с коней свои и печенежские всадники, падали часто, и казалось, не будет конца этому ненасытному разгулу смерти.
И тут Славич увидел, как впереди Янка, над печенегами, взлетела тяжелая, в острых шипах, кованная из железа палица Тура. Хрустнула под ней, как большой орех, голова самого настырного из нападавших. Другой, оставив Янка, повернул коня встречь Туру, прикрылся щитом — щит под могучим ударом разлетелся в куски. Печенег успел откинуться назад — и третий удар палицы пришелся по шее коня. Он дико заржал от боли, взметнулся на дыбы и опрокинулся, подминая всадника.
Янко опустил ставший непомерно тяжелым меч. Безвольно расслабив плечи, он неподвижно застыл в седле, только грудь часто-часто поднималась под кольчугой. Славич прикрыл Янка собой и вновь кинулся на печенегов.
Сеча кончилась так же внезапно, как и началась. Копыта русских коней коснулись реки.
— Слава вам, русичи! — прокричал неподалеку Ярый. — Слава вам, храбрые! Побит враг и кинут в реку!
Остатки печенежского полка, спасаясь, метнулись к броду. Но по дну реки густо набросаны коряги. Когда шли на русский берег — не торопились, выбирая, куда ступить, теперь же всякий норовил уйти первым. Началась свалка под русскими стрелами. Лишь немногие сумели выбраться на свой берег и ускакать.
Еще не остыв от сечи, победители торопливо шарили в прибитой траве, собирали бесценные стрелы. Мечи и копья, не растоптанные конями, щиты побитых врагов Славич тоже велел собрать — сгодятся в Белгороде. Молодые дружинники ловили по займищу перепуганных степных скакунов.
У самого леса, куда не достает весенняя вода, в скорбном молчании старые дружинники мечами рыли могилу для павши х. Здесь же и раненые, присев на траву, поспешно прикладывали к побитым местам толченые листья кровавника, чтобы остановить кровь. Славич поторапливал их:
— Езжайте без остановки. За первыми печенегами идут остальные, их нам не сдержать. — Он поискал глазами Янка, кликнул к себе.
Янко подъехал — молодой, синеглазый, с широкими, вразлет, как и у Михайлы, русыми бровями. Несколько глубоких зарубок на щите и шеломе остались ему на память о первой в жизни сече да еще какая-то неюношеская усталость в глазах. А может, это отпечаток недавно пережитого дыхания смерти?
— Скачи в Белгород, сынок. Передай воеводе, что видел. И скажи: печенег идет великой силой, пусть готовится, а от себя пусть гонца в Киев непременно снарядит с вестью, что не легкий набег будет со степи. Я же остаюсь сдерживать находников, сколько смогу, — не силой, так хитростью. Ступай! — и широкой ладонью стер со лба горячий пот.
На берегу Ирпень-реки
В год 991 Владимир заложил город Белгород, и набрал для него людей из иных городов, и свел в него много людей, ибо любил город тот.
Повесть временных летТринадцатилетний Вольга, брат Янка и сын белгородского кузнеца Михайлы, высокий и нескладный, разбежался и с крутого обрыва ринулся вниз головой.
— Догоня-яа-ай! — едва успел прокричать он, как теплая и спокойная вода Ирпень-реки с шумом сомкнулась над его ногами, вздыбилась, потом снова упала и широкими кругами пошла по речной глади. Вольга вынырнул и тут же зажмурил глаза от бледно-розового луча солнца, который мелькнул над кручей. Отфыркнулся и торопливо убрал с высокого лба выгоревшие волосы, а заодно смахнул ладонью с рыжих бровей и ресниц речную воду. Золотистая россыпь веснушек щедро украшала широкое переносье и щеки Вольги.
Бесконечная синь послегрозового неба и чистый, с запахами мокрой травы и цветов утренний воздух кружил голову. Вольга вспенил возле себя воду руками, а потом хлопнул ладонями по светло-зеленому пузырчатому гребню.
— Эге-ге-ей! — закричал он что было силы и вскинул вверх загорелые длинные руки, приветствуя младших товарищей, Бояна и Бразда. Они все еще раздевались под понурой узколистой ивой, которая в задумчивости стояла над обрывом. Тонкий Боян в ответ помахал рукой, а толстый и неповоротливый Бразд запутался в широких ноговицах[14] и прыгал вокруг ивы на одной ноге, рукой придерживаясь за шершавый ствол дерева.
На высоченной круче правого берега Ирпень-реки красовался новыми, рубленными из толстых бревен стенами их родной город — крепость Белгород. Почти у самого обрыва, а высотой обрыв шагов в сто, хорошо видна башня над Ирпеньскими воротами. От этой башни с узкими бойницами для лучников под прямым углом поверх крутобокого вала в разные стороны уходили две высокие стены с остро затесанными верхами бревен. Одна стена шла вдоль речной кручи, вторая на юг. Других углов крепости не было видно из-за крутого берега, нависшего над рекой. За Ирпень-рекой ровным зеленым рядном раскинулся заливной луг, на две-три версты, не менее. За лугом, в сторону севера и северо-запада, земля поднималась лесистым увалом и, холмясь, уходила далеко за горизонт. И только на юг от крепости стелились ухоженные земли с хлебными нивами, с чернопашьем да выпасами, поросшими пахучим многотравьем.
Вольга сморщил широкий нос и рассмеялся, увидев, как толстый и большеголовый Бразд, боязливо спустившись к воде, осторожно коснулся ее пяткой.
— Ох, страх какой! — Бразд съежился, начал торопливо растирать гусиные пупырышки, покрывшие руки и ноги, приговаривая при этом, смешно выпятив губы — Ох-ох! Хлад какой несусветный.
Над головой у Бразда острокрылым стрижом — только руки вперед, а не в стороны — скользнул по воздуху с обрыва ловкий Боян. Прохладные брызги густо окатили съежившегося Бразда.
— Ух ты, леший! — Бразд взвизгнул, захохотал и присел в воду по плечи, оттолкнулся от берега и быстро поплыл на середину реки, к Вольге. Словно селезень неповоротливый на суше, Бразд был ловок и увертлив в воде.
