Патрик О'Брайан - Помощник хирурга
Но в данный момент он еле передвигал ноги – вся усталость последних дней навалилась на него как густой туман, хотя, казалось, этот бесконечный кризис закончился. В живых остался лишь дух противоречия.
– Вовсе нет, — сказал он. – Наоборот, как говорил один из великих в давнюю эпоху, для мужчины и женщины настолько странно жить в состоянии брака, что мы находим любые причины, чтобы сберечь это состояние, и ограничения, которые налагает культурное общество чтобы предотвратить развод, едва ли достаточны, чтобы удержать их вместе.
— Слушай! — воскликнул Джек, немного притормозив. Вниз по улице по направлению к гавани какой-то оркестр затянул «Сердцевину дуба» и огромное скопление людей или подпевали или шумно выражали одобрение. Дымка и радужные отблески факелов виднелись над крышами, а внезапно показались и сами языки пламени, в дальней стороне улицы, на которой они находились – стихийная процессия моряков и гражданских, веселясь и пританцовывая, пересекала улицу, и со всех сторон всё больше людей стремились присоединиться к толпе, среди них мелькнула и прелестная шлюха.
Доброжелательный нрав вновь овладел Джеком.
– Это уже лучше, — сказал он. – Больше похоже на встречу героев. Боже, Стивен, я так счастлив, не беря в расчёт все эти неприятности. А завтра, когда я заполучу письма Софи, я буду ещё счастливее. А вот и другой оркестр вступает!
— Всё, о чём я прошу, — сказал Стивен, — это чтобы они приветствовали своих героев подальше от «Козла» – не ближе фарлонга от гостиницы. Хотя я уверен, что усну, даже если десяток оркестров будет наигрывать в коридоре.
И они легко могли играть там, по крайней мере под его окном, ведь этой ночью команда «Шэннона» от всего сердца праздновала победу, и Галифакс до рассвета и даже позднее сотрясался от шума, сопутствующего веселью. Но доктор Мэтьюрин спал как убитый до рассвета, пока солнечный луч, прокравшийся за полог кровати, не вернул его наконец к бодрствованию. Его тело ощущалось им в приятной степени обессиленным и совершенно расслабленным. Разум отдохнул, был спокойным и чистым. Он мог бы сейчас забраться на бимс и лечь там, погрузившись в размышления, возможно упав оттуда, какпроисходило не раз, если бы не услышал какой-то искусственный кашель. Кашель человека, кто не хочет будить своего товарища, если тот ещё спит, но желает напомнить о своём присутствии, если он уже проснулся.
Он отбросил одеяло и наткнулся на взгляд Джека, на удивление мрачный взгляд. Джек стоял у окна, его фигура казалась невероятно высокой, даже выше чем обычно, и Стивен решил, что такое впечатление возникло из-за того, что он снял перевязь и вытянутые по швам руки изменили пропорции тела. Увидев Стивена, Джек улыбнулся, пожелал тому доброго утра или скорее дня и добавил:
— У меня для тебя несколько писем.
Стивен на секунду задумался. По крайней мере отчасти причина грусти Джека проистекала от того, что он носил широкую креповую перевязь вокруг руки. Но было и что-то ещё.
– Который час? – спросил он.
— Только что наступил полдень, и мне уже пора, — сказал Джек, передавая доктору небольшую связку писем.
— Утром ты не терял времени, не сомневаюсь, — сказал Стивен. Он разглядывал конверты без особого интереса.
— Да. Я был на этой проклятой почте, не успели они отворить свои двери. Начальника не было, но я и так заставил их перевернуть всё вверх дном – такой беспорядок, ты не поверишь, — но для меня ни строчки.
— Кое-что могли забрать американцы или потерялось в море, дружище.
— Знаю, знаю, — сказал Джек. – Но даже с учетом этого... как бы то ни было, скулить не в моём характере. Затем я доставил рапорт комиссионеру, который был очень вежлив и доброжелателен и поделился хорошими новостями о Броуке — тот уже может просидеть добрый час, связно говорит и вполне способен собственноручно написать рапорт.
Комиссионер пригласил отобедать после похорон, но мне показалось, я ощутил какую-то скованность и после долгого хождения вокруг да около всё прояснилось. «Акаста» мне не достанется, но я отправлюсь домой. Меня не было слишком долго и её отдали Роберту Керру.
«Акаста» была сорокапушечным фрегатом в очень хорошем состоянии, одним из немногих, способным сравниться с тяжеловесными американцами, и Стивен знал, что Джек рассчитывал взять её под командование в этих водах. Он пытался подобрать слова, которые могли бы смягчить удар, но не найдя ничего подходящего.
— Я опечален, Джек. Но послушай, если у тебя болит рука или ты чувствуешь беспокойство, тебе следует взять её на перевязь. – Доктор потянулся, зевнул, снял ночной колпак и добавил: — Ты что-то говорил о похоронах?
— Да, конечно. Ты наверное ещё не проснулся, Стивен. Мы хороним беднягу Лоуренса с «Чезапика».— Мне тоже стоит пойти? Я буду готов через мгновенье. Мне бы хотелось засвидетельствовать своё почтение, если так принято.
— Не стоит. По традиции присутствуют лишь чины того же ранга, не считая прикомандированных и офицеров корабля. Стивен, мне пора. Скажи, тебе удалось достать денег? У меня не будет времени между похоронами и обедом и мне бы хотелось кое-что сделать как можно скорее.
— Они в кармане моего пальто, что висит у лестницы.
Джек извлёк пачку банкнот, взял сколько нужно, поблагодарил Стивена, пристегнул клинок и сбежал по лестнице.
Все пост-капитаны в Галифаксе собрались на оружейной верфи. Джек был знаком с большинством, но успел поприветствовать лишь некоторых из них до того как пробили часы. С точностью до минуты вынесли гроб, эскортируемый морскими пехотинцами, за которыми шествовала траурная процессия, сформированная из нескольких американцев, которые могли идти, солдат, капитанов, шедших попарно, генералов и коменданта.
Они маршировали под приглушённые звуки барабанов, и веселье на улицах смолкало при их приближении. Джек принимал участие во многих подобных процессиях, некоторых и правда очень мучительных – товарищи по плаванию, близкие друзья, кузен, его собственные офицеры и мичманы – но он никогда так не жалел о командире противника, как о Лоуренсе, который был ему по душе, выведшем корабль на бой и управлявшем им в очень искусной манере. Спустя какое-то время чётко отбиваемый ритм и маршировка заставили горькое разочарование сегодняшнего утра отступить. А четко проведённая церемония, надгробная речь капеллана и шум падающей на крышку гроба земли и правда сделали его смертельно мрачным. Залп салютной команды, отдавшей последние почести, заставил Джека отбросить занимавшие его мысли, но не прогнал мрачное настроение.
Хотя смерть была неотъемлемой частью его призвания, он не мог забыть образ капитана Лоуренса, стоящего на квартердеке перед тем как раздались первые разрушительные залпы. И он находил царящую среди своих товарищей жизнерадостность чрезвычайно раздражающей. Их уважение к покойному не было притворным, и официальное поведение до того как все разошлись не было лицемерным, скорее это уважение относилось к чужому, хотя несомненно храброму и способному командиру, к абстрактному врагу и офицерскому командованию в целом.
