Генри Хаггард - Мечта Мира
Жрец вздохнул, склонил голову, сложил руки и начал молиться.
— О, Амен, в твоих руках начало и конец всякого дела! Облегчи тяготу скорбей и печалей! Пусть исполнится все виденное ей! Молю тебя, Амен, пусть десница твоя не ляжет всей тяжестью на твою дочь, Мериамун, царицу Кеми!
Затем старый жрец приказал приготовить для Одиссея колесницу, на которой они отправились во дворец фараона. За ними последовали жрецы, которые несли дары приготовленные для Фараона, а к колеснице привязали несчастного капитана сидонцев. Мимо большой толпы прошли они в зал аудиенций, где на золотом троне восседал Фараон. Около него, справа, находилась прекрасная царица Мериамун, которая смотрела рассеянным, усталым взором. Подойдя к трону, жрецы поклонились до земли, подведя капитана; царь ласково улыбнулся, приняв в дар невольника.
Затем принесли дары: золотые чаши, дорогие мечи и ожерелья для царицы Мериамун, несколько воротников, богато расшитых шелками и золотом — работы сидонских женщин.
Царица Мериамун приняла все это и устало улыбнулась. Капитан сидонцев громко застонал, когда увидел свое богатство в руках другого, все свои драгоценности, ради которых он рисковал жизнью. В конце концов Фараон пожелал увидеть чужеземца. Скиталец подошел к трону без шлема, во всем блеске своей мужественной и богоподобной фигуры.
Он был невысок, но очень силен и хорошо сложен, и хотя не обладал уже красотой юности, но лицо его дышало мужеством, отвагой закаленного в боях воина, глаза горели огнем сильной и страстной души. Редкая женщина могла устоять против этих глаз.
Когда он вошел, ропот удивления пробежал по залу: все глаза устремились на него, кроме глубоких, темных очей безучастной ко всему Мериамун. Но когда она подняла глаза и взглянула на него, то побелела, как мертвец, и схватилась за сердце.
Даже Фараон заметил перемену в ее лице и спросил, что с ней.
— Ничего, это от жары и запаха благовоний! — ответила она. — Приветствуй же чужеземца!
Между тем она держалась рукой за золотую бахрому трона, чтобы не упасть.
— Добро пожаловать, странник! — воскликнул Фараон. — Добро пожаловать. Как зовут тебя, где живет твой народ, где твоя родина?
Склонившись перед Фараоном, Одиссей повторил свой вымышленный рассказ, добавив, что его зовут Эперит, из Алибаса, рассказал также, как был захвачен си-Донцами, как дрался с ними и плыл по морю, а в заключение показал свой шлем с воткнутым в него осколком копья.
Когда Мериамун увидала шлем, то вскочила на ноги, словно собираясь уйти, и упала назад, побледнев еще более.
— Царица… помогите царице… ей дурно! — закричал Реи, не спускавший с нее глаз.
Одна из прислужниц царицы, очень красивая женщина, подбежала к ней, встала на колени и начала согревать ее руки, пока Мериамун не очнулась.
— Оставь! — произнесла она сердито. — Пусть раб, который держит куренья, будет хорошенько наказан! Я останусь здесь, я не пойду к себе! Оставь!
Испуганная прислужница тотчас же отошла. Фараон приказал слугам увести капитана сидонцев и убить его на рыночной площади. Но Курри, так звали того, бросился к ногам Одиссея, моля о пощаде. Скиталец был добр теперь, когда пыл битвы миновал, и кровь его текла спокойно в жилах.
— Милости, Фараон Менепта! — вскричал он. — Прошу тебя, окажи милость, пощади этого человека! Он спас мою жизнь, когда матросы хотели бросить меня за борт, позволь же мне уплатить ему свой долг!
— Я пощажу его ради тебя! — отвечал Фараон. Курри отдали царице Мериамун, чтобы служить ей и работать для нее вещи из золота и серебра.
Скитальцу ответил комнату в царском дворце. Фараон был очень доволен, что чужеземец так красив и силен.
Одиссей вышел из зала аудиенций вместе с Реи; царица Мериамун снова подняла глаза и взглянула на него. Бледное лицо ее ярко вспыхнуло. Одиссей заметил страх исмятение Мериамун, заметил ее красоту, но подумал, что она нездорова, однако, оставшись наедине со старым жрецом, спросил его об этом, попросив объяснить ему страх и смущение царицы.
— Мне показалось, — добавил он, — что царица узнала меня, как будто видала мое лицо, и испугалась меня, но я никогда в жизни не видел ее. Она очень красива, но кажется больной!
Сначала, пока Одиссей говорил это, Реи улыбался, но потом смутился и молчал. Видя его смущение и вспомнив, что он настоятельно просил его вытащить острие копья из шлема, Скиталец закидал его вопросами. Тогда может быть, из уважения к нему, а может быть, потому, что тайна тяготила его сердце, старик увел Скитальца в свою комнату во дворце и рассказал ему историю царицы Мериамун.
VI. История царицы Мериамун
Реи, жрец бога Амена, начал свой рассказ нехотя и медленно, но скоро увлекся и стал рассказывать с увлечением, присущим старым людям.
— Царица прекрасна, — сказал он, — видел ли ты кого-нибудь красивее в своих странствованиях?
— Она очень хороша, — ответил Скиталец, — я желал бы, чтобы она была здорова и счастлива на троне!
— Вот об этом-то я и хочу говорить с тобой, хотя рассказ мой может стоит мне жизни! — сказал Реи. — Но легче будет на сердце, когда я скажу тебе, и может быть, ты можешь помочь и мне, и ей, когда узнаешь все! Фараон Менепта, ее супруг— сын божественного Рамзеса, вечно живущего Фараона, сына Солнца, почивающего в Озирисе.
— Он умер? — спросил Одиссей.
— Он живет вечно на лоне Озириса, — ответил жрец, — и царица Мериамун — его побочная дочь.
— Брат обвенчан с сестрой! — воскликнул с удивлением Одиссей.
— Таков обычай царственного дома со времен детей Хора. Старинный обычай! Священный обычай! — продолжал Реи. — Но женщины, которые узаконивают обычаи, часто нарушают их. Из всех женщин Мериамун выделяется своим послушанием, остается верной старым обычаям. Брат ее, Фараон Менепта, имел много сестер, но Мериамун — прекраснее всех. Она так хороша, что народ назвал ее Дитя Луны, очень умна и не знает страха. Случилось так, что она изучила, что редко бывает среди наших женщин, всю тайную мудрость нашей древней страны. За исключением царицы Тайя, никто не знает больше Мериамун, я научил ее многому…
Он помолчал немного.
— Я занимался с ней с самого детства, — продолжал он, — был ее другом и учителем, и после отца и матери она любила меня больше всех. Любит она немногих. Меньше всех привязана она была к своему царственному брату Менепта. Она бойка и жива, а он тих, и речь его медлительна. Она не знает страха, а он боится войны. С самого детства она смеялась над ним, над его речью, превосходила его всем, даже в бегах и играх, хотя это было нетрудно, так как наш божественный Фараон не отличается остроумием и догадливостью. Еще ребенком, она сожалела и завидовала, что он будет носить двойную корону Египта, будет могущественным властителем страны, тогда как она вынуждена жить в бездействии и бедности.
