Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии
— Зато теперь на ваше содержание будут отпускать по десять ливров, любезный, то есть значительно больше, чем до сих пор, — сказал несколько выбитый из колеи г-н дю Трамбле и, выходя из камеры, пообещал лично приказать тюремщикам производить как можно меньше шума.
— Что ж, тогда, может быть, мне удастся досмотреть мой сон, — проворчал узник. — Только теперь вместо того, прежнего, я сверну шею вам, раз уж вас прислали на его место.
— Чтоб ты увидел во сне черта! — в сердцах пожелал дю Трамбле, выйдя из мрачной камеры в не менее мрачный и сырой коридор. Тюремщик за его спиной весело ухмыльнулся, так как услышал пожелание нового коменданта.
Следующая камера пустовала.
— О, я думал в Бастилии трудности с помещениями! — удивился г-н дю Трамбле.
Ему объяснили, что камера пустует недавно, так как ее постоялец упокоился на тюремном кладбище.
— А-а, это дело другое, — милостиво согласился новый комендант. Однако это бесхозяйственность — позволять пустовать камерам. Ведь каждый новый заключенный — это по меньшей мере дополнительные пять ливров в день. Я непременно напишу главному судье.
К середине дня дю Трамбле почувствовал усталость.
— Какое это, однако, утомительное дело — обходить тюрьму, — проговорил он, утирая лицо тончайшим платочком. — Кто у нас следующий?
Следующим был д'Артаньян.
— Добрый день, сударь. Я — новый комендант тюрьмы, — уже привычно представился г-н дю Трамбле. — Ба! Да это же господин д'Артаньян!
— А, вот наконец и вы, господин дю Трамбле, — флегматически отвечал мушкетер. — Вы что-то запоздали. Я дожидаюсь вас уже третий месяц.
— Что вы такое говорите?! Я вчера вступил в должность.
— А, это меняет дело. Очевидно, ваш предшественник предвидел, что его все равно лишат должности, и не проявлял излишнего служебного рвения.
— Зато я, как видите, здесь. Итак, есть ли у вас претензии к условиям вашего содержания в Бастилии? Вы можете предъявить их.
— Есть ли у меня претензии?! Я не ослышался: вы спросили, есть ли у меня претензии?! Записывайте! Записывайте, так вы не сможете запомнить! Во-первых, дрова сырые, в камере холодно, как в погребе, а по стенам течет вода. Во-вторых, болван тюремщик не позволяет читать после отбоя.
В-третьих, кормить стали хуже. В-четвертых, какого черта меня перевели в другую камеру?
И д'Артаньян принялся перечислять свои претензии, загибая пальцы.
— Э-э, стойте, стойте, господин д'Артаньян! Остановитесь… Этак у вас недостанет пальцев на обеих руках! — воскликнул дю Трамбле, ошеломленный этим потоком, гасконского красноречия. — Так дело не пойдет. Вы должны выбрать самое главное.
— Главное?
— Ну конечно.
— В таком случае я спрошу: почему я тут оказался?!
— Вам до сих пор не предъявлено никакого обвинения?
— Конечно, нет! Однако с той самой поры, как я вас увидел, одна моя догадка…
— Что же?
-..превратилась в уверенность.
— В чем же вы теперь уверились?
— Вы хотите знать?
— Еще бы! Коменданту положено знать все о своих подопечных.
— Так вот теперь я понял, что я здесь по той же самой причине, что и вы.
— Как так?!
— Очень просто. Вы мчались к его высокопреосвященству с какими-то важными известиями. Я арестовал вас. Мы встретили его. Он приказал арестовать меня, чтобы я не мешал вам сообщить эти известия ему. И только. Конечно, меня бы пора уже выпустить отсюда, так как вы имели вполне достаточно времени, чтобы сообщить все, что собирались.
Но, очевидно, меня держат тут в воспитательных целях.
Кстати, вы ведь наверняка близки с кардиналом?
— Его высокопреосвященство делает мне честь и дарит меня своим расположением, — проговорил дю Трамбле несколько обиженным тоном, так как ему только что намекнули, что он получил свое место благодаря поспешному доносу.
— Он случайно не обмолвился при вас, сколько меня тут собираются держать?
— Уверяю вас, я даже не знал, что вы здесь, пока не увидел своими глазами!
— Но вы ведь видели списки заключенных, когда принимали дела?!
— Но там нет вашего имени. У вас нет тюремного номера — значит, вы не сидите.
— Черт побери! Но я-то сижу!!
— Еще бы, это я вижу.
— В таком случае могу я попросить вас навести справки о моем деле.
— Я, конечно, доложу…
— Сделайте одолжение. — С этими словами д'Артаньян уселся на кровать и гостеприимно пригласил г-на дю Трамбле сесть рядом.
— К сожалении не могу предложить вам ничего лучшего. Мой стул пришел в полную негодность, после того как я запустил им в тюремщика.
— Отчего же вы это сделали? Такие вещи строго запрещены.
— Он не хотел отвечать на мои вопросы.
— О чем же вы спрашивали его?
— Какого черта меня лишили общества господина Ла Порта, камердинера ее величества.
— Вы что, сидели в одной камере?! Но ведь это строжайше запре…
— С вами положительно невозможно разговаривать. Вы напоминаете ходячий устав. Я не сидел в одной камере с господином Ла Портом, хотя был бы бесконечно рад такому приятному обществу. Но я по крайней мере виделся с ним во время прогулок!
— Что же вам мешает выходить на прогулки?
— Я хожу на прогулки. Иначе здесь совсем сгниешь!
— В таком случае господину Ла Порту запретили выходить на прогулку?
— Насколько я знаю — нет, хотя ваши болваны-тюремщики на все способны. Вы только посмотрите, какие у них рожи!
Дю Трамбле в очередной раз вынул кружевной платок и вытер испарину со лба.
— Я ничего не понимаю! — воскликнул он. — Вы ходите на прогулки. Господин Ла Порт тоже ходит на прогулки. Вы оба ходите на прогулки. Там вы обычно встречались…
— Раньше, — мягко заметил д'Артаньян, участливо глядя на г-на коменданта.
— Черт побери! Кто вам мешает делать это теперь?!
— Не «кто», а «что»…
— Сто чертей! Что мешает вам это делать теперь?!!
— Архитектура.
— Архитектура? II Тысяча чертей!! Вы сказали — «архитектура»?!
— Да, я употребил это слово, хотя, быть может, надо было сказать «фортификация».
— Если вы думаете, что я стал понимать о чем вы толкуете, то вынужден вас разочаровать, господин д'Артаньян.
— Я вам толкую о том, что до Мартынова дня нас с господином Ла Портом содержали в одной башне, только меня на третьем этаже, а его на четвертом. И само собой разумеется, что, когда нас выводили на прогулку, мы могли видеться и прогуливались наверху, беседуя и обозревая Париж с высоты птичьего полета. Зрелище в высшей степени занимательное, должен сказать.
— Вот видите, — не преминул вставить дю Трамбле. — Следует во всем находить положительную сторону. Не попади вы сюда, вам никогда бы не представилась такая блестящая возможность.
