Поль Махалин - Крестник Арамиса
— Король все знает, — продолжал крестник Арамиса. — Он знает, с кого нужно спросить за смерть любимой невестки. Приказ отдан. Люди де ла Рейни будут здесь с минуты на минуту, а завтра вы предстанете перед судьями, не ведающими жалости.
— О нет! Ошибаетесь, — сказала Арманда. — Друзья защитят меня…
Барон отрицательно покачал головой.
— Сильно сомневаюсь в этом… Друзья вас покинут из страха скомпрометировать себя… Уверяю, они способны бросить на произвол судьбы человека, в котором больше не нуждаются. И пусть на его голову падут гнев короля и суровость правосудия — те и пальцем не шевельнут.
Арманда молчала. Элион был прав. Она чувствовала, что брошена. Брошена теми, кто, в сущности, довольно туманно говорил о своей поддержке. Она хотела насмешливо улыбнуться, но не смогла. Она только смотрела на Элиона мрачным взглядом побежденного злодея.
Однако, овладев собой, дочь де Бренвилье зашипела, как змея:
— Ну что ж… Понятно… Думаете отомстить?
— Я? Думаю отомстить?!
— Конечно. По крайней мере за ту, которую я хотела, но не смогла погубить… Разве вы не орудие гнева Людовика, не один из членов его полиции, правая рука этого Рейни?.. Дьявольщина! Для меня большая честь: знатный дворянин, дворянин шпаги, и вдруг стал шпиком и явился меня арестовать. Ведь вы пришли меня арестовать, не правда ли?
— Мадам, — сказал барон просто. — Я пришел, чтобы попытаться вас спасти.
— Спасти?
— Выслушайте же! Минуты сочтены. Переоденьтесь мужчиной, как тогда в кабачке «Кувшин и Наковальня». Лошади уже оседланы, для вас и для слуги. Скачите до ближайшей границы!.. И постарайтесь жить честно, если можете…
— Вы не презираете меня? — воскликнула она радостно.
— Я вас жалею.
— И не питаете ко мне ненависти?
— Я слишком часто вспоминаю нашу первую встречу.
— Тогда бежим вместе! — Арманда бросилась ему на шею.
Крестник Арамиса, ошарашенный, резко освободился из ее объятий.
— Отправиться с вами! Силы небесные!.. Как можно мне это предлагать…
— Да-да, едемте вместе!.. Не теряя ни минуты!
— Следовать за вами! Бросить жену!.. Черт возьми! Да вы с ума сошли!
— Но я люблю вас! — воскликнула она в отчаянии.
— Знаю… Вы мне уже говорили… И, наверное, сами в это верите, — мягко ответил барон.
— А вы, вы не верите?
— Положим, верю… Но я полюбил другую… Люблю и буду любить ее всегда.
— Но она, — процедила Арманда сквозь зубы, — не любит, как я. Не любит настолько, чтобы ради вас совершить преступление.
Она снова приблизилась к нему и, умоляюще глядя в его добрые глаза, горячо заговорила:
— Да, признаюсь, я готова была убить… Голова моя полна зловещих планов, как эта комната — смертельных ядов… Но капля нежности может превратить демона в ангела… Элион, ты сотворен не из грязи и желчи, как мы, все остальные; ты великодушный, добрый, мужественный. Будь же и милосердным! Немного любви — прошу как милостыни!.. О, я стану достойна тебя, я откажусь от преступлений, я избегу правосудия, Господь пощадит меня!.. Хочешь, для тебя я преступлю клятву, откажусь от мести, забуду мать и ее палача. Примири меня с Небом, прошу тебя!
Она плакала, и на этот раз слезы ее были искренними. Элион отвернулся, чтобы не видеть их, и молчал, как Эней, неумолимый перед стонами Дидоны.
— Ты согласен, скажи, ты согласен? — твердила она.
— Это невозможно, — ответил барон.
Наконец Арманда совладала с собой.
— Подумайте! — холодно произнесла она. Столько угрозы послышалось в этом слове, что крестник Арамиса, приняв вызов, почувствовал необходимость дать отпор.
— Подумайте тоже, — сказал он сурово, — люди господина де ла Рейни вот-вот будут здесь, и вас выведут из этого дома, чтобы препроводить в Шатле и отдать под трибунал, а затем…
— Затем на Гревской площади, без сомнения, вы с женой посмотрите, как я буду держаться перед эшафотом… — И бросила яростно: — О, если бы эта Вивиана могла меня ненавидеть так, как я ее!
— Вивиана ничего не имеет против вас, мадам, — произнес господин де Жюссак твердо и в то же время нежно. — Это она послала меня сюда, чтобы вырвать заблудшее создание из когтей рока… Мне ведь все известно про букет…
Элион вызывал восхищение своим спокойствием, силой и красотой.
— Вивиана вас простила, — отчетливо произнес он.
Женщина бросилась вперед, пригнув голову, как будто ее хлестнули по лицу.
— Жалость!.. Я вызываю у нее жалость, у этой женщины!.. Черт меня возьми! Дальше уже некуда!
Арманда металась по комнате, как хищник в клетке, она скрежетала зубами и царапала себе ладони. Она задыхалась от ненависти и гнева. Подойдя к столу, Арманда жадно схватила недопитый стакан оранжада и осушила его одним глотком.
Вдруг снаружи послышался шум. Барон подбежал к окну, боясь, что это стрелки де ла Рейни.
Когда барон обернулся, он увидел, что женщина держится за стол, чтобы не упасть. Тревожный взгляд ее замер. Она прислушивалась, но отнюдь не к происходящему за стенами дома, а к тому, что вершилось в ней самой. Вдруг резкая боль пронзила ей сердце. Арманда зашаталась, на висках и щеках ее выступил холодный пот, волосы стали дыбом…
Стакан выскользнул из непослушных пальцев и разбился.
— Ко мне, Зоппи! — позвала она.
Маленький человечек просунул в дверь свою лисью морду. Сморщенный, жалкий, дрожа всем телом, он остановился на пороге комнаты, и Арманде не составило труда разгадать причину его нерешительности и страха.
— Сюда!.. Быстро!.. Ко мне, — подзывала она его, как собаку.
Итальянец приблизился согнувшись.
Хозяйка схватила его за запястье и крепко сжала.
— Зоппи, сколько господин дю Мэн заплатил тебе за то, чтобы избавиться от меня?
Гомункулус опрокинулся навзничь:
— Мадам, мадам, клянусь…
Она посмотрела в его глаза.
— Предательство написано у тебя на лице, — сказала она, тяжело дыша и, указала на графин: — Ты положил туда яд.
— Мадам, уверяю вас…
— Не клянись, не лги. Признайся. У меня мало времени. Признайся, или я заставлю тебя выпить то, что осталось.
Злой негодяй согнулся в три погибели.
— Мадам, о мадам, признаюсь…
Элион схватил его за горло.
— Несчастный, я уничтожу тебя! — закричал он.
Молодая женщина протянула руку:
— Нет!.. Оставьте его, оставьте, прошу вас!
Кожа Арманды покрылась красными пятнами так же, как было с герцогиней Бургундской. Глубокие борозды исказили прекрасные черты ее лица, шея раздулась. Несчастная испытывала страшные муки: Господь мстил за принцессу.
