Дарья Плещеева - Операция «Аврора»
— Григорий Распутин это, — твердо заявил Печеночкин.
— Ты, парень, ничего не путаешь? — жестко уточнил Голицын.
— Как же!.. Мы с командиром нашим, Феликсом Потоцким, к нему на Гороховую раз пять ездили за полгода-то.
— Может, просто попьянствовать, дамочек потискать? — Андрей все еще не мог поверить в такую Гришкину наглость. «Урою гада!.. На ноль помножу!.. Вот же гнида неугомонная!..»
— Ну, поначалу выпивали, конечно, — вспоминал «студент». — Григорий Ефимович очень гостеприимный человек…
— А о деле когда начали разговор?
— Да, считай, сразу после февральских торжеств. Господин Распутин нервный стал какой-то, пил все время, кричал на всех… А Феликсу прямо золотые горы обещал, если градоначальника пристукнем… Извините, убьем.
Голицын был вне себя от ярости и, едва избавившись от раскаявшегося сопляка, вызвал Верещагина и потребовал:
— Олег, из-под земли мне достань этого гада!
— Кого, Андрей Николаевич? — не понял тот.
— Распутина, конечно!
— Опять что-то натворил?
— Натворил! Оказывается, эта сволочь и есть заказчик покушения на Даниила Васильевича!..
* * *«Святого старца» разыскали в банях братьев Егоровых, что находились в Казачьем переулке и славились среди богатой публики комфортом и небывалой широтой всяческих услуг.
Распутина, совершенно пьяного и разомлевшего под ласковыми руками двух банщиц, одетых как лесные нимфы, буквально сдернули с массажного стола, споро натянули штаны и рубаху, сунули в сапоги и под микитки выволокли из тепла и света в промозглые сумерки. Опомнился от такого обращения Гришка только в автомобиле — видать, холодный воздух разбудил дремавший инстинкт самосохранения, но поздно.
— Пуститя-а, ироды! — взревел Распутин и неожиданно сильно рванулся из автомобиля, едва не вывалившись на ходу вместе с удерживавшим его Байкаловым.
— А ну, угомонись, дядя, — рассердился подпоручик и так ткнул «старца» под ребра, что тот охнул и притих, сидя между Байкаловым и Синицыным.
Лишь несколько минут спустя поинтересовался слабым голосом:
— Куды везете-то, братцы? Не топить часом?..
— Тебя утопишь, пожалуй… Разговор к тебе есть у одного твоего старого знакомца.
— А што за знакомец-то?
— Подполковник Голицын.
Услыхав имя заклятого врага, Гришка совсем сник. Алкоголь смешался со страхом и вызвал приступ истерического плача. Распутин рыдал и бился на заднем сиденье «Руссо-Балта», пытался даже себя задушить, но только снова заработал тычок под ребра от Байкалова.
Встречу двух старых «друзей» теплой назвать язык ни у кого не повернулся. Гришка стоял посреди кабинета и зыркал по сторонам, будто ища укромный уголок, куда бы забиться. Голицын разглядывал его, словно таракана, сжимал и разжимал кулаки, как бы решая — прибить сразу или сначала все-таки задать один вопрос?
Наконец Андрей пересилил себя, задавив на время сжигавший изнутри гнев, и спросил глухим от волнения голосом:
— Ну и на что ты, мерзавец, рассчитывал?
— Об чем это ты, полковник? — подозрительно сверкнул глазищами из-под кустистых бровей Распутин.
— Подполковник… Не прикидывайся, урод, не поможет!.. А вот память я тебе сей же час освежу! Или забыл нашу «дружескую» беседу?..
— Окстись, начальник! Али я враг себе? Конешно, все как есть упоминаю…
— Тогда первый вопрос: где Минаков? — Голицын медленно подошел к Распутину, заложив руки за спину, словно боясь, что не выдержит и начнет бить этого слизняка.
— А мне почем знать? — Гришка попытался выпятить поросший жидкой растительностью подбородок. Получилось плохо. — Он мне не докладывался, куда пошел!..
— Когда он исчез?
— Да позавчера еще…
— Врешь, паскуда!
— Ну, вчерась, кажись… — Распутин всхлипнул очень натурально. — Хороший паренек, понятливый…
— Ты что несешь, гад?! — взорвался Голицын. — Минаков — кадровый офицер! Какой он тебе «паренек»?!
— Виноват, полковник, не серчай… — заегозил Гришка. — Ну, не знаю я, куды он подался. Симонович сказывал, твой поручик до начальства собирался — невмоготу ему стало рядом со святым человеком находиться…
— Это ты, что ли, святой?!
— А кто знаить, може и я!..
Голицын сгреб Распутина за грудки, встряхнул, подержал несколько секунд, потом выдохнул со свистом, оттолкнул «старца» и произнес деревянным голосом:
— Если с Минаковым что случилось, убью… А пока второй вопрос: зачем ты хотел убить градоначальника Драчевского?
— Градоначальника? — очень натурально удивился Гришка. — Да боже упаси! Пошто он мне сдался? Ништо я варнак какой? Он сам по себе, я сам…
— Повторяю вопрос, — Голицын перешел почти на шепот, — зачем ты велел убить Даниила Васильевича Драчевского?
— Да не я это! — взвизгнул, бледнея, Распутин и вцепился себе в бороду. — Не я-а-а! — завыл он и начал раскачиваться из стороны в сторону. Потом вдруг упал на колени и стукнулся лбом об пол.
— А ну встань, мерзавец! — гаркнул неожиданно в полный голос Андрей, и Гришка торопливо вскочил. — Если не ты, то кто отдал такой приказ? Учти, господа эсеры тебя уже сдали. Так что мне нет никакого резона искать другого виноватого. Тебя и укатаю!..
— Не я это, полковник! — снова запричитал Гришка, хлюпая носом.
— Я пока еще подполковник… Продолжай.
— Это все Сашка-гаденыш!..
— Какой еще Сашка?!
— Сашка Петр…
— Шапиро?! — не выдержал присутствовавший при допросе Верещагин.
— Он самый… Я говорил ему, пошто Васильича обидеть хочешь? Чево он тебе не угодил?.. — Распутин теперь говорил взахлеб, словно опасаясь, что его прервут, не дослушают или неправильно поймут. — А Сашка-то, он же чумной, хасид — одно слово!
Верещагин невольно улыбнулся.
— Шапиро точно из хасидской семьи, — сказал он Голицыну, — но это люди безобидные и восторженные, поют и пляшут. Как оттуда мог фанатик произойти — непонятно. А Шапиро — как раз фанатик…
— Идейный, мать его перетак!.. — выкрикнул Распутин.
— Вот именно! — рявкнул Голицын и грохнул кулаком по столу. — Ври да не завирайся, гад! Шапиро — идейный анархист. Он никогда не работал ни с эсерами, ни с кадетами.
— A-а, вот таперича и заработал, — быстро возразил Распутин, потирая, видимо, вспотевшие руки. — Я сам слышал его разговор по телефону. Он с самим Некрасовым стакнулся, да!..
— При чем тут Некрасов?! Он же — кадет, а твои головорезы — эсеры!
— Не мои они, Сашкины!.. И не эсеры, а самые настоящие кадеты.
— Но мальчишка назвался социалистом-революционером!..
