Александр Дюма - Графиня Солсбери
Готье показалось, что тот сейчас испустит дух, но он ошибся: время этому еще не пришло и через несколько минут к раненому, казалось, снова вернулись слабые силы.
— Мессир Готье, вы, если я не ошибаюсь, дали обет? — еле слышным голосом спросил он.
— Да, — ответил Готье, — я поклялся отомстить за отца, убитого в Гиени, найти убийцу и отыскать могилу, чтобы прикончить на ней этого злодея.
— Вам известно, в каком городе его убили?
— Нет, не известно.
— И вы не знаете, где его могила?
— До сих пор не мог ее найти.
— Так вот, мессир! И у меня есть мать; она тоже не знает, в каком городе я получил смертельную рану и где будет моя могила. Но матери необходимо оплакать своего сына так же, как вам нужно оплакать вашего отца. Обещайте мне, сеньор, исполнить одно мое желание.
— Какое именно? — спросил Готье.
— Поклянитесь, что, когда я умру, вы положите мое тело в дубовый гроб и отправите его туда, куда я вам укажу, чтобы прах мой покоился в родной земле, среди любимых людей. А я, мессир, скажу вам, как погиб ваш отец и в каком месте ожидает он вечного воскресения.
— Да, я вам клянусь! — вскричал Готье де Мони. — Говорите же, скорее!
— Доводилось ли вам, мессир, слышать о знаменитом турнире, который состоялся в Камбре, в тысяча триста двадцать втором году?
— Ну да, разумеется, — ответил Готье. — Ведь там с честью сражался мой отец.
— Он там дрался на поединке с одним молодым человеком, — продолжал умирающий, — и ранил его так жестоко, что тот не только уже никогда не смог бы сесть на лошадь, но и был вынужден просить, чтобы его в носилках привезли в город Ла-Реоль, где жили его родители. Отец этого молодого человека был Жан де Леви, а мать — Констанция де Фуа, дочь Роже Бернара, графа де Фуа. Родители окружили сына заботливым уходом (для них это несчастье было тем ужаснее, что младший их сын еще лежал в колыбели), но этот молодой человек так и не поправился, он умер в том же возрасте, в каком умру я.
И вышло так, что спустя два или три года после его смерти, когда боль потери еще кровоточила в семье как свежая рана, мессир Леборнь де Мони, ваш отец, дав обет совершить паломничество в Сант-Яго де Компостелла, отправился в путь, свершил свой обет и, возвращаясь обратно, узнал, что его светлость Карл, граф де Валуа, брат короля Филиппа, находится в Ла-Реоле, приехал в этот город, дабы изъявить почтение своему августейшему союзнику[16]. Ваш отец пробыл в городе довольно долго, ибо его встретили там очень торжественно; слух о том, что ваш отец в Ла-Реоле, быстро распространился и достиг дома, который он поверг в траур. Вы должны согласиться, мессир, что подвергнуть себя таким образом мести отца убитого им человека означало искушать Бога: поэтому эта неосторожность привела к тому, к чему и должна была привести. Однажды вечером, когда мессир Леборнь де Мони возвращался из отдаленного квартала города во дворец его светлости графа де Валуа, его поджидали два человека: один из них был хозяин, а другой слуга. Хозяин обнажил меч и крикнул вашему отцу, чтобы тот защищался. Ваш отец дрался так смело, что начал теснить противника; слуга, увидев это, зашел сбоку и насквозь пронзил шпагой мессира Леборня де Мони.
— Убийцы! — прошептал Готье.
— Не перебивайте меня, если хотите узнать обо всем: я чувствую, что жить мне осталось лишь несколько минут.
— Прежде всего ответьте, неужели они оставили его тело без погребения? — воскликнул Готье.
— Нет. Успокойтесь, — продолжал умирающий. — Тело вашего отца унесли, помолились над ним в церкви и предали земле. Ведь тот, кто на него напал, желал поединка, а не убийства. Посему нападавший посчитал, что во искупление грехов следует обернуть тело погибшего в освященный саван, выбить на его мраморном надгробии крест и одно-единственное слово «Orate»[17], чтобы те, кто преклонит колени перед этой могилой, молились и за жертву и за убийцу.
— Но как я отыщу могилу? — вскричал Готье.
— В те времена она была за городом, — ответил раненый, — но с тех пор город разросся, и теперь она находится в пределах крепостных стен: вы найдете ее, мессир, в саду монастыря братьев-францисканцев, расположенного в конце улицы Фуа.
— Спасибо, благодарю, — сказал Готье, видя, что молодой рыцарь слабеет прямо на глазах. — Теперь, прошу вас, скажите последнее слово. Этот Жан де Леви, убивший моего отца, еще жив?
— Он умер десять лет назад.
— Но у него был сын, как вы мне сказали, сын, который уже может держать оружие?
— Сегодня, мессир, вы убили его, — еле слышным голосом ответил умирающий. — Итак, ваш обет мести исполнен, а посему думайте теперь лишь об обете милосердия. Вы мне обещали отправить мое тело матери, не забывайте об этом.
Молодой человек, снова откинувшись на свое походное ложе, прошептал женское имя и отдал Богу душу.
В тот же вечер мессир Готье де Мони попросил у короля Англии разрешения сопровождать графа Дерби (он по окончании турнира сразу же должен был выступить в поход с большим отрядом рыцарей и лучников, чтобы оказать помощь англичанам в Гаскони), тогда как сэр Томас Эджуорт отправлялся в Бретань, чтобы там силой оружия поправить дела графини Монфорской; они должны были весьма улучшиться благодаря соглашению, которое граф Солсбери подписал с мессиром Оливье де Клисоном и сиром Годфруа д’Аркуром (это соглашение через несколько дней вернуло обоим рыцарям свободу).
XX
В третий день турнира главным рыцарем был Уильям Монтегю; будучи посвящен в рыцари собственноручно королем Эдуардом во исполнение обещания, данного в замке Уорк, он должен был провести свои первые поединки в присутствии графини; вот почему это был праздничный день для молодого человека, ибо он твердо решил победить или погибнуть: в первом случае графиня увенчает его славой, а во втором — он умрет у нее на глазах, что Уильям Монтегю тоже почитал за счастье.
Кстати, чтобы оказать своему крестнику величайшую честь, Эдуард лично пожелал преломить с ним первое копье; после этого королева на этот день вернула свободу мессиру Эсташу де Рибомону, дабы второй поединок с Уильямом Монтегю принадлежал ему. Наконец, третий поединок остался за Уильямом Дугласом: он получил право сражаться раньше всех остальных рыцарей из-за вызова, брошенного им Уильяму Монтегю у стен замка Уорк и принятого в Стерлинге, когда тот привез туда письмо короля Эдуарда королю Давиду (счастливым следствием этого письма, как мы должны напомнить читателю, стало соглашение с королем Франции об обмене графа Муррея на мессира Солсбери). Поэтому два первых поединка были чисто куртуазной игрой, тем, чем в наши дни являются упражнения в фехтовальных залах: бойцы продемонстрировали силу и ловкость, было сломано два-три копья, а Уильям Монтегю имел честь сражаться на равных с двумя из лучших рыцарей мира. Но все знали, что в третьем поединке игра должна превратиться в схватку: ведь слух о вызове, брошенном Дугласом, распространился в благородном обществе, и все, горько сожалея о смерти Смельчака, были не прочь снова пережить те волнения, что вызвал бой, в котором этот рыцарь погиб.
