Виталий Гладкий - Вечный хранитель
— Мне нужен граф Сен-Жермен, — отчеканил Винтер.
— То есть?..
— Когда будет доказано, что он заговорщик и заработает машина дознания, я хочу получить его в целости и сохранности в личное распоряжение. И чтобы об этом никто не знал. Для всех он должен исчезнуть, раствориться в необъятных просторах Московии.
— Уж не знаю, много вы просите за свое содействие или мало… — задумчиво сказал Остерман. — Но я приму к сведению вашу просьбу. И по мере возможности попытаюсь ее удовлетворить. Однако лишь в том случае, — поспешил добавить Андрей Иванович, — если вина Сен-Жермена в предполагаемом заговоре будет доказана. Вы ведь сами говорили, что граф в большой чести у короля Людовика XV, а портить отношения с Францией из-за разных пустяков у России нет никакого резона. Это я вам говорю как слуга государев.
— Не сомневайтесь, у меня есть свои каналы получения информации и до сих пор они не подводили, — несколько напряженно сказал Винтер. — Я предоставлю вам доказательства. Возможно, не так много, как хотелось бы, но, как говорили древние римляне, argumenta ponderantur, non numerantur[83].
«Адмонитор пытается показать свою большую ученость… — мысленно улыбнулся Остерман. — Проверку мне устроил. Ну-ну…»
— Manifestum non eget probatione[84], — ответил Андрей Иванович. — Нужны не просто доказательства, а ФАКТЫ.
На том они и расстались — в принципе, довольные друг другом. Остерман успокоился тем, что главный инспектор-контролер Ордена Иисуса не стал предъявлять ему требования, которые входили бы в разрез с понятиями Андрея Ивановича о чести и достоинстве верного слуги русского престола, а барон Винтер уходил от генерал-адмирала с полной уверенностью в том, что сиятельный вельможа в обязательном порядке доложит Анне Леопольдовне о их разговоре, и правительница даст указание заняться Сен-Жерменом вплотную.
Наверное, Остерман очень удивился бы, узнав, что именно в этот час граф Сен-Жермен решал очень непростую задачу, связанную с именем Андрея Ивановича. Он сидел в громадном кожаном кресле, которое привез с собой в обозе, и напряженно размышлял. В утробе этого чудовища ему хорошо думалось. Это была почти магия.
Кресло досталось графу в наследство от отца, князя Ракоци. Сен-Жермен был незаконнорожденным сыном князя, поэтому даже этот никому не нужный кожаный монстр, сработанный венецианскими мастерами, был для него дорогим (как память) и практически единственным подарком от княжеской семьи, своего рода выходным пособием. Высоты, которых граф достиг в жизни, богатство, которое он имел, все это случилось только благодаря его незаурядному уму, невероятной памяти и неким странным способностям, о которых мало кто знал.
Сен-Жермен обладал потрясающим даром предвидения. А еще он был великим алхимиком. Его величие заключалось в совершенно колдовской власти над элементалиями[85].
Откуда у него появился такой дар, графу и самому не было известно. Мало того, нередко Сен-Жермен даже не знал, как им пользоваться. Из-за чего случались не только мелкие неприятности, но и катастрофы. Может, потому, что он хоть и ощущал во время опытов присутствие элементалиев, но законы природы, по которым они существуют, ему не были известны. По этой причине в лаборатории графа-алхимика часто получалось совсем не то, что он хотел.
Сен-Жермен думал о том, что все пути ведут в Рим. То бишь к скрытному и хитрому Остерману. Люди графа обшарили все места, где могла находиться Десница Господняя, — дома Долгоруковых в Петербурге и Москве, усадьбы в имениях, и даже Раненбургскую крепость, где жил ссыльный князь с семьей, но артефакт как в воду канул. О нем не ведали ни дети покойного князя Сергея Долгорукова (а их было девятеро — пять сыновей и четыре дочки), ни слуги, ни близкие к семье опального дипломата княгини Гагарина и Хованская, ни княжеский конюх Гачнев, завербованный канцелярией тайных розыскных дел для надзора за князем Сергеем.
Оставался лишь любезный Андрей Иванович. Сен-Жермен точно знал, что он присутствовал при обыске в доме Долгорукова; мало того, Остерман настаивал на своем присутствии. Понятно, что дом обыскивали доверенные люди тогда еще первого кабинет-министра. Поэтому Сен-Жермен на полном основании мог не доверять описи имущества князя, составленной во время следственных действий.
Граф понимал, что Остерман возжелал поприсутствовать при обыске не из-за того, что ему хотелось присвоить какие-то ценности опального дипломата. Отнюдь. На это честный до мозга костей Андрей Иванович был неспособен. По-видимому, его интересовали бумаги князя Сергея.
Но когда ему попалась на глаза Десница Господняя, он не удержался и взял ее себе. Тем более, что в глазах человека несведущего она не представляла собой никакой ценности, разве что в эстетическом плане, — просто симпатичная бронзовая безделушка в виде статуэтки, изображающей кисть мужской руки с поднятыми вверх двумя пальцами. Возможно, Остерман употреблял ее для колки орехов, потому что вещица была довольно тяжелой.
Подумав об этом, Сен-Жермен невольно вздрогнул, перекрестился и гневно подумал: «Какое кощунство!» Но тут же успокоился, здраво рассудив, что в данном случае пункт римского права, гласящий: «Незнание закона не освобождает от вины», не применим.
Если Десница Господняя и впрямь у Остермана (это почти факт! — уверял себя граф), то добыть ее у генерал-адмирала будет очень трудно. Во-первых, дом Андрея Ивановича хорошо охраняется, поэтому тайно забраться в него и умыкнуть артефакт не представлялось возможным. Во-вторых, если Десница находится в кабинете Остермана, то похитить ее и вовсе архисложная задача, так как генерал-адмирал обычно засиживался за бумагами допоздна и, чтобы не беспокоить супругу, укладывался спать на просторном диване, стоящем неподалеку от письменного стола.
А в-третьих — и это самое главное — вдруг Остерману станет известно — пусть и не в деталях, ЧТО собой представляет невинная, на первый взгляд, статуэтка (правда, хорошей работы старинных мастеров)? Тогда из его рук никогда ее не выцарапаешь. Даже за большие деньги. Значит, генералу-адмиралу нужно предложить не золото, а что-то другое, более ценное. А что может быть ценнее жизни?
Сен-Жермену уже донесли, что Елизавета Петровна ненавидит Остермана. И в случае ее восшествия на престол хитрого царедворца ждет или плаха, или (в лучшем случае) лишение всех чинов и наград и ссылка. Поэтому граф все больше и больше утверждался во мнении, что путь к Деснице Господней (если она и впрямь находится у Остермана) лежит через дворцовый переворот, в подготовке которого с некоторых пор он стал принимать весьма активное участие.
