Исабель Альенде - Зорро. Рождение легенды
Путники выступили на рассвете. В первый день они прошли более пяти лиг, пока Хулиана и Нурия не признались, что стерли ноги в кровь и умирают от голода. В четыре пополудни друзья постучались в жалкую лачугу посреди поля, в которой жила бедная женщина, потерявшая на войне мужа. Его убили не французы, а испанцы, заподозрив, что он прячет припасы. Женщина хорошо разглядела лица убийц, таких же крестьян, как она, которые пользовались лихими временами, чтобы поживиться чужим добром. Это были никакие не партизаны, а простые бандиты, они изнасиловали ее бедняжку дочь, дурочку от рождения, никогда никому не причинившую зла, и забрали всю скотину. Уцелела только коза, которая паслась на склоне холма. У одного разбойника от сифилиса провалился нос, у другого был шрам через все лицо, и не проходило ни дня, чтобы несчастная женщина не проклинала их и не призывала на их головы возмездие. У нее не было никого, кроме дочери, которую женщина привязывала к стулу, чтобы дурочка не поранилась. В убогом жилище из камней и глины, тесном, душном и без единого окна, жили мать, дочь и целая свора собак. Крестьянке самой было нечего есть, она устала принимать у себя нищих, но все же не посмела выставить паломников. Злые люди не пустили под свой кров Марию с Иосифом, и потому младенец Иисус родился в хлеву. Женщина верила, что тому, кто прогонит паломника, уготовано много веков мучений в чистилище. Путники отдыхали на земляном полу в окружении любопытных собак, пока крестьянка жарила картошку с салом и ходила на свой убогий огород за двумя луковицами.
— Это все, что у меня есть. Мы с дочкой уже много месяцев ничего другого не ели, но потом можно будет подоить козу, — сказала она.
— Да воздаст вам Господь, сеньора, — пробормотал Диего.
Лачугу освещали лишь дневной свет из дверного проема, завешенного конской шкурой, и горящие угли в очаге, на котором жарились картошка и сало. Пока паломники ели, хозяйка исподлобья рассматривала их. Она обратила внимание на мягкие белые руки, тонкие черты, величавую осанку, припомнила, что они привели двух лошадей, и без усилий пришла к однозначному выводу. Женщина не стала задавать вопросов: чем меньше знаешь, тем меньше бед; чтобы допытываться правды, время было неподходящее. Когда гости поужинали, хозяйка выдала им пару плохо выдубленных овечьих шкур и проводила в сарай, где держала дрова и солому. Там путники устроились на ночь. Нурия заметила, что в сарае куда уютнее, чем в хижине, пропитанной запахом псины и наполненной стонами сумасшедшей. Расстелив на полу шкуры, путешественники приготовились коротать долгую ночь. Они уже укладывались, когда в сарай заглянула хозяйка с горшочком жира, чтобы смазать стертые ступни. Она разглядывала странную компанию с любопытством и недоверием.
— Как же, паломники. Вы по всему благородные господа. Я не хочу знать, от кого вы бежите, но вот вам добрый совет. Вокруг полно бандитов. Доверять нельзя никому. Девушкам на дороге делать нечего. По крайней мере, пусть прячут лица, — сказала женщина, прежде чем уйти.
Диего не знал, как облегчить положение женщин, в особенности Хулианы. Томас де Ромеу доверил ему своих дочерей и просил сделать так, чтобы они ни в чем не нуждались. А теперь дамы, привыкшие к пуховым одеялам и шелковым простыням, ворочались на жесткой соломе и чесались от блошиных укусов. Хулиана держалась великолепно, за весь длинный тяжелый день она ни разу ни на что не пожаловалась и, не поморщившись, ела на ужин горький лук. Справедливости ради нужно добавить, что и Нурия вела себя вполне достойно, а Исабель наслаждалась захватывающим приключением. Диего все больше проникался нежностью к своим спутницам, таким отважным и стойким. Он бесконечно жалел измученных женщин, страстно желал исцелить их, спасти от холода, защитить от любой опасности. Однако ни Исабель, выносливая и резвая, словно жеребенок, ни Нурия, утешавшаяся глоточками ликера, не беспокоили его так сильно, как Хулиана. Грубые сандалии до крови стерли ее ноги, ступни девушки покрылись волдырями, несмотря на шерстяные чулки. А что же сама Хулиана? Я не знаю, о чем она думала, но, должно быть, в угасающем свете дня Диего показался ей красавцем. Юноша не брился уже два дня, и темная щетина придавала ему мужественный вид. Он больше не был тем нескладным мальчишкой, тощим и лопоухим, который переступил порог дома ее отца четыре года назад. Через несколько месяцев Диего должно было исполниться двадцать лет, и он стал настоящим мужчиной. К тому же юноша был чертовски хорош собой и предан своей возлюбленной, словно верный пес. Нужно было обладать каменным сердцем, чтобы не оценить такую преданность. Диего приложил к ступням девушки целебный компресс и постарался отвлечься от тяжких раздумий. Осмелев, он предложил Хулиане помассировать ей ноги.
— Не забывайся, Диего, — насмешливо предупредила Исабель, разрушая чудесную близость, которая возникла было между молодыми людьми.
Сестры заснули, а к Диего вернулись все его тревоги и сомнения. Единственным приятным обстоятельством во всей этой истории была возможность проводить время с Хулианой, в остальном его затея не сулила ничего, кроме опасностей и лишений. Рафаэль Монкада и другие поклонники девушки сошли со сцены, и у Диего наконец появился уникальный шанс: ему предстояло провести несколько месяцев почти наедине со своей любимой. Она была рядом, в двух шагах, измученная, грязная, несчастная и хрупкая. Юноша мог протянуть руку и коснуться ее раскрасневшейся во сне щеки, но не решался. Они будут спать рядом каждую ночь, словно целомудренные супруги, и проводить вместе целые дни. У Хулианы не осталось в этом мире защитников, кроме Диего, а значит, он мог рассчитывать на ее расположение. Диего ни за что на свете не воспользовался бы этим — он был настоящий кабальеро, — однако он чувствовал, что и Хулиана смотрит на него особенно. Холод заставил девушку с головой закутаться в овечью шкуру, но во сне она согрелась и высунула голову, стараясь поудобнее устроиться на соломенной подстилке. Голубоватый лунный свет, пробивавшийся сквозь дыры в потолке, освещал тонкое лицо спящей. О, если бы это паломничество никогда не кончилось. Диего был так близко к своей любимой, что мог услышать ее дыхание и ощутить запах черных кудрей. Добрая крестьянка была права: такую красоту лучше спрятать от недобрых глаз. В одиночку он вряд ли сумел бы защитить Хулиану от разбойников — ведь у него теперь не было даже шпаги. Чтобы прогнать мрачные мысли, Диего принялся воображать, как отважный Зорро спасает красавицу от тысячи разных опасностей.
— Если и теперь она в меня не влюбится, я безнадежный олух, — заключил он.
