Артур Конан Дойл - Сэр Найджел Лоринг
— Он поставил мне на спину свою печать, — сказал Саймон, — поклялся, что сломит мою волю и подчинит себе, вот и старался. Да видеть-то мне его надо не поэтому, а потому что он проиграл мне заклад, и я хочу его получить.
— Ты несешь какую-то околесицу. Что это за заклад и почему он должен тебе платить?
— Дело-то пустяковое, — ответил Саймон, — но я человек бедный, и плата мне не помешает. Если нам придется зайти на остров, прошу вас, отпустите меня на берег, чтобы я мог стребовать то, что честно выиграл.
Сэр Роберт Ноулз рассмеялся.
— Занятная история, мне она нравится. А насчет захода на остров, так шкипер говорит, что им все равно надо на день задержаться, укрепить обшивку. Ну а если ты сойдешь на берег, ты уверен, что тебе позволят потом уйти? Да и увидишь ли ты этого короля?
Лицо Черного Саймона просияло от жестокой радости.
— Благородный сэр, если вы меня отпустите, я буду у вас в неоплатном долгу. А что до самого острова, так я знаю его вдоль и поперек не хуже, чем улицы Нориджа. Вы же видите, там места всего ничего, а я прожил на нем почти год. Мне бы только высадиться, как стемнеет, а в дом к королю я всяко попаду, и если он не помер или не рехнулся от пьянства, я сумею поговорить с ним один на один: я знаю его привычки и где его найти. Вот только если б со мной пошел лучник Эйлвард, чтобы хоть один человек мог прийти мне на помощь, если дело обернется скверно…
Ноулз задумался.
— Ты хочешь слишком многого. Клянусь Господом, ты и твой друг, насколько я знаю, — люди, которых мне никак нельзя потерять. Я видел, как вы дрались с испанцами, и знаю, чего вы стоите. Но все же я тебе доверяю, и если уж нам придется задержаться в этом проклятом месте, можешь делать, что задумал. А если ты меня обманываешь или придумал все это просто, чтобы сбежать, — да хранит тебя Господь, когда мы снова встретимся, потому что люди тогда тебе не помогут.
Однако вскоре выяснилось, что надо не только проконопатить швы, но и набрать свежей воды на «Фому». Поэтому суда стали на якорь возле острова Брешу, где можно было найти ручьи. На этом островке людей не было, зато на другом, подальше, виднелась целая толпа, внимательно наблюдавшая за пришельцами. Она была вооружена — там то и дело вспыхивали отблески клинков. Какая-то лодка даже подплыла поближе к англичанам, чтобы все хорошенько рассмотреть, но быстро убралась восвояси, поняв, что они слишком сильны и трогать их нельзя.
Черный Саймон разыскал Эйлварда под полуютом. Лучник сидел спиной к мастеру Бартоломью и, весело насвистывая, вырезал на луке девичье лицо.
— Слушай, приятель, — позвал Саймон, — пойдешь со мной ночью на остров? Мне нужна будет твоя помощь.
Ответ Эйлварда не заставил себя ждать.
— Пойти с тобой? Клянусь правой рукой, мне давно охота снова ступить на добрую черную землю. Я ходил по ней всю жизнь, но только теперь, поплавав на этих проклятущих судах, понял, чего она стоит. Я сойду с тобой на берег, Саймон, и давай поищем баб, если они там есть; я, кажется, уже целый год не слыхал их голосков, а глазам моим до смерти надоели рожи вроде твоей или Бартоломью.
На мрачном лице Саймона появилась улыбка.
— Ты там увидишь только одну рожу, Сэмкин, и она тебя не слишком порадует, — ответил он, — наперед говорю, дело это нелегкое, ничего в нем не будет приятного, а если нас схватят, легкой смерти нам не видать.
— Клянусь наручкой, — откликнулся Эйлвард, — я с тобой, болтун, куда б ты ни пошел. Хватит слов, мне надоело жить, словно кролик в норе. Я готов идти с тобой на это дело.
В тот же вечер, часа через два после того, как стемнело, от «Василиска» отошла лодка. В ней были Саймон, Эйлвард и два матроса. Солдаты были с мечами, а у Черного Саймона за плечами висел коричневый мешок из-под сухарей. Он показал гребцам, как обойти опасные буруны, пенившиеся вокруг утесов, и вскоре лодка подошла к месту, где выступающий риф образовывал волнолом. За ним тянулся пояс спокойного мелководья. Там лодку вытащили на берег, матросы остались ждать, а Саймон и Эйлвард отправились по своему делу.
Уверенно, как человек, отлично знающий, где он находится и куда держит путь, копейщик стал карабкаться по узкой, поросшей по сторонам папоротником расщелине в скале. Подниматься в кромешной тьме было нелегко, но Саймон упорно шел вперед, как гончая по горячему следу, а за ним, задыхаясь, но изо всех сил стараясь не отстать, поспешал Эйлвард. Наконец они оказались на вершине, и лучник в изнеможении бросился на траву.
— Ну, Саймон, — признался он, — у меня не хватит дыханья даже на то, чтобы задуть свечу. Повремени немного, у нас ведь впереди целая ночь. Видать, этот человек — верный друг, что ты так спешишь его повидать.
— Да уж такой друг, что мне и во сне не раз снилось, как я с ним встречусь. Ну, а теперь я его повидаю еще до того, как зайдет луна.
— Была б это девка, я тебя понял бы, — ответил Эйлвард. — Клянусь всеми десятью пальцами, если б на этой скале меня ждала Мэри с мельницы или Кейт из Комптона, я тоже взбежал бы сюда и не заметил даже как. Но, послушай, там, в тени, видны дома и кто-то разговаривает.
— Это их поселок, — прошептал Саймон. — Под его крышами живет сотня кровожадных головорезов, каких свет не видал. Слушай!
В темноте раздался взрыв хохота и сразу за ним протяжный мучительный крик.
— Господи, не оставь нас! — воскликнул Эйлвард. — Что это такое?
— Похоже, к ним в лапы попал какой-то бедолага, как я когда-то. Иди сюда, Сэмкин, они тут где-то торф выбирали — там можно спрятаться. Ага, вот здесь, только канава стала поглубже да пошире, чем раньше. Держись ближе; по ней мы доберемся к дому короля на бросок камня.
И они поползли по темной канаве. Вдруг Саймон схватил Эйлварда за плечо и подтолкнул его к стенке, где было еще темнее. Скрючившись, они прислушались к шагам и голосам, раздававшимся на дальнем конце траншеи. По ней шли два человека. Немного не дойдя до того места, где затаились сотоварищи, они остановились. На звездном небе ясно вырисовывались их фигуры.
— Что ты лаешь Жака? — спросил один из них на странной смеси английского с французским. — Le diable t'emporte![49] Тебе-то чего ворчать? Ты выиграл женщину, а я ничего. Чего тебе еще надо?
— У тебя еще будет случай, когда придет другой корабль, а у меня уже все, mon garcon[50]. Нечего сказать, женщина! Какая-то мужичка прямо с поля. Рожа вся желтая, как лапы у коршуна. А вот Гастону, который бросил девять против моих восьми, досталась такая красотка нормандочка — в жизни лучше не видал. К черту кости! А свою могу продать тебе за бочонок гасконского.
— Вина у меня нет, но могу дать тебе за нее бочку яблок, — отозвался второй. — Я взял ее с «Петра и Павла», судна из Фалмута, что наскочило на скалу в бухте Крез.
