Олеся Луконина - Чёрная маркиза
Грир не знал, что там было на душе у Дидье Бланшара, и что задумал этот шалопай.
Но он твёрдо знал, что готов драться за него, если потребуется, хоть со всей Новой Францией.
— Nombril de Belzebuth! — выпалил Грир любимое ругательство Дидье и тихо рассмеялся.
Часть 6. Мадлен
— Nombril de Belzebuth! — пробормотал Дидье Бланшар, откидывая скрипнувшую крышку окованного железом сундука из морёного дуба.
Всё-таки Грир с Мораном не зря вынудили его купить попугайские тряпки перед губернаторским балом. Теперь он не мог этого не признать.
«Ты стал капитаном», — строго сказал тогда Грир, взглянув на него в упор своими непроницаемыми тёмными, как омуты, глазами, и, проклятие, оказался прав.
Как обычно.
Дидье глубоко вздохнул, рассеянно ероша вихры.
Да, он стал капитаном «Маркизы» и должен был нынче предстать перед односельчанами и родными как капитан, а не как оборванец, бродяга с большой дороги.
Дидье оделся так тщательно, как только мог без большого зеркала и чужой помощи. Невольно ухмыльнулся, вспомнив куаферские ухватки ворчавшего Морана, и решительно высунулся из каюты:
— Эй, Кэл, Сэмми! Подите-ка сюда, вы, бездельники!
Раздался топот босых пяток по палубе, и, взглянув на огорошенные физиономии своих новых матросов, Дидье удовлетворённо хмыкнул, безмерно довольный произведённым впечатлением. Ворот клятого серебристого камзола резал шею похлеще пеньковой верёвки, — и даже шёлковый платок не спасал, — вычурная вышивка царапалась и кололась, манжеты кандалами охватывали запястья. Про кюлоты и чулки с туфлями и поминать не следовало, как про дьяволово измышление… но все эти адовы муки того стоили.
Дидье лихо нахлобучил белую с серебром треуголку, прицепил к голубой расшитой перевязи шпагу и гаркнул:
— Чего застыли, le tabarnac de salaud! К пушкам!
— Есть, капитан! — в один голос проорали Кэл и Сэм, и их пятки вновь пробарабанили по палубе.
А Дидье подошёл к борту «Маркизы» и чуть дрогнувшей рукой навёл подзорную трубу на зелёный берег, где в синевших прохладных сумерках виднелась пристань и деревушка в три сотни дворов — убогое, проклятое, единственно родное на всей земле место.
Красную крышу своего дома, стоящего на отшибе рядом с кузницей, и флюгер на этой крыше — жестяного блестящего петушка — он тоже увидел.
Он сам когда-то прилаживал туда этого петушка, и — глядите-ка! — тот до сих пор бойко вертелся на ветру.
А вон и церквушка с устремлённым к сумрачному предгрозовому небу шпилем. Он помогал кровельщику Рене чинить это шпиль.
А вот и кладбище возле церкви — ряды могильных крестов, под одним из которых спит его мать.
Дидье плотно стиснул губы и махнул рукой Кэлу, беспокойно высунувшемуся из трюма.
Пушка «Маркизы» рявкнула страшно, коротко и неумолимо, и Дидье на мгновенье оглох.
Сэмми навёл пушечное жерло как раз туда, куда он указал — меж двух сосен на пригорке.
С этого пригорка все деревенские мальчишки зимой катались на ледянках…
Столб дыма и земли взвился вверх, и после мига оглушительной тишины стало слышно, как залились паническим лаем собаки и суматошно засуетились, загомонили люди.
Его односельчане, его соседи.
Его родня.
Хотя навряд ли его отец и брат стали бы суетиться пред лицом опасности, — подумал Дидье с внезапной гордостью. Бланшары не из таких.
Живы ли они ещё? Здесь ли они? Здесь ли Инес и Адель?
И Мадлен.
Малышка Мадлен.
Дидье поймал себя на том, что лихорадочно ищет глазами родных среди смятенно толкущихся на берегу людей.
Но его семьи там не было. Более того, все лица — перепуганные, злые, растерянные — были ему совершенно незнакомы. Он никого не мог узнать, как ни вглядывался.
Что ж, те мальчишки, с которыми он приятельствовал сопляком, просто-напросто выросли, а старики, такие, как мастер Рене или кюре Гийом, должно быть, померли, par ma chandelle verte!
Ведь прошло уже восемь лет со дня его ухода.
Его изгнания.
До боли сцепив руки за спиной и наклонив голову, Дидье угрюмо глядел, как к деревянной пристани торопливо спускаются трое — женщина, придерживающая обеими руками длинную тёмную юбку, и двое крепких мужчин. С ружьями.
Все они тоже были ему незнакомы.
— Что ж, сейчас и познакомимся, tabarnac de calice! — пробормотал Дидье, вызывающе сощурив глаза.
Сердце у него так отчаянно ныло, словно его сжимала в кулаке чья-то беспощадная ладонь.
Не чья-то.
Его собственная.
* * *Женщина в тёмном одеянии и накинутом поверх него шерстяном плаще, — вечера и ночи в Квебеке даже летом были холодными, — оказалась Жозефиной Сорель, старейшиной селения. Пристально рассматривая её тонкое строгое лицо, по которому невозможно было угадать её возраст, Дидье подумал про себя, что времена воистину меняются — восемь лет назад он и вообразить не мог, что во главе его родной деревни встанет женщина!
Его внимательный изучающий взгляд её не смутил — она лишь сдвинула тёмные брови, отвечая ему столь же пытливым пронизывающим взором.
— А где старик Вилар? Умер? — отрывисто спросил Дидье.
Реми Вилар был прежним старейшиной, суровым и неразговорчивым, очень похожим на кюре Гийома, вместе с которым он неусыпно и беспощадно правил своей маленькой покорной общиной.
— Как и отец Гийом, — помедлив, кивнула Жозефина, будто угадав его мысли. — Два года назад.
Дидье тоже кивнул, принимая этот ответ.
В его капитанской каюте они были вдвоём — сопровождавшие Жозефину парни остались на палубе «Маркизы» под бдительным присмотром Сэма и Кэла. Одного из прибывших Дидье всё-таки узнал — это был Симон Готье, сын мясника, его ровесник, с которым они когда-то вместе играли, дрались и дразнили девушек. Симон тоже наверняка узнал блудного сына семьи Бланшаров, но виду не подал.
— Чего вы от нас хотите, капитан Бланшар? — резко и без обиняков спросила Жозефина, откидывая со лба прядь тёмно-русых волос. Чепца она, видать, не признавала, и это тоже было совершенно необычным для родимой деревушки — чтоб женщина вышла на люди с непокрытой головой! Отец Гийом наложил бы немалую епитимью на эдакую развратницу.
Вновь встретив острый взгляд Жозефины, Дидье криво усмехнулся, но ничего не ответил.
Сам того не замечая, он следовал обычаям капитана «Разящего» — прежде чем нанести удар, Эдвард Грир всегда заставлял противника суетиться и дёргаться, сам оставаясь каменно-спокойным.
Сейчас эта стройная горделивая женщина была его, Дидье, противником.
Хотя с женщинами он раньше никогда не сражался, предпочитая уступать. Или, что чаще всего, побеждать их совсем другим оружием.
