Максим Войлошников - Декабрист
… — Ф-фу! — через два часа откинулся, наконец, он на спинку стула, присыпав песком последний паспорт. — За такую работу десяти тысяч мало! Вот тебе паспорта, — протянул он заполненные бланки Ломоносову. — Но не вздумай их в Березове показывать. Сгорите, мою руку знают! Сей же час убирайтесь подальше отсюдова! Коли поймают — так валите все на Тобольскую канцелярию, я вам ничего такого не давал!
— Спасибо, господин исправник. Вы о нас больше не услышите… — Ломоносов отодвинул задвижку и вышел. Через час они отплыли из Березова вниз по реке, в сторону главного русла Оби…
Глава 44
Суд и расправа
В мае в Тульчин, вместе с возвратившимся из Санкт-Петербурга генералом Киселевым, приехали жандармы. Как и договаривались с графом Воронцовым, командиры военных частей остались неприкосновенны. Однако Николай приказал «вырвать ядовитые зубы у гада». Поэтому были взяты люди, которые занимались разведывательной работой, имели опыт и способность организовать заговор. Прежде всего — возглавлявший молдавско-валашское и турецкое направление генерал-интендант Второй армии Алексей Петрович Юшневский, которому в предыдущее царствование именно за успехи в тайной работе был присвоен 4-й классный чин (генерал-майор). Был арестован подполковник Петр Фаленберг, старший адъютант Главного штаба Второй армии, через которого шла вся секретная информация. Взяли адъютантов Витгенштейна, развозивших сигналы о подъеме войск, — чтобы напомнить командующему таким унизительным образом о его уязвимости: смуглолицего гвардейского штаб-ротмистра, князя Александра Барятинского, потомка Черниговских князей-Рюриковичей; кавалергардского ротмистра Василия Ивашева, а также кавалергардского поручика Александра Крюкова и его брата Николая, квартирмейстерского поручика, состоявшего для поручений при генерале Юшневском. Арестовали и поручика Николая Басаргина, адъютанта генерала Киселева.
В середине мая арестованных перестали вызывать на допросы. Следственная комиссия закончила работу. В начале июня Николай Павлович утвердил состав Верховного уголовного суда, состоявшего из членов Государственного совета, правительствующего Сената, святейшего Синода и еще из пятнадцати человек — большей частью, генералов, поддержавших нового императора. Всего судей было восемьдесят человек. С середины месяца суд начал заседать в Сенате под председательством князя Лопухина и за две недели все покончил. Путем голосования большинством, судьями были вынесены приговоры. Большей частью они основывались на законах времен Петра Великого, где предусматривалось и четвертование, и колесование, и простое обезглавливание…
Просмотрев их на следующий день, Николай Павлович слегка даже оторопел: конечно, он с охотой бы расстрелял всех своих дерзких противников, однако четвертовать дворян и тянуть из них жилы ему представлялось некоторым анахронизмом. К тому же иностранные державы — Франция в лице графа ле Фероннэ и Великобритания устами двуличного Веллингтона, приехавшего в феврале подписывать протокол по Греции, просили о снисхождении к побежденным. Да и многие сенаторы, члены Государственного совета, в суде голосовавшие против бесчеловечных приговоров, рекомендовали новому государю показать свое милосердие. Не исключено, что приговоры были намеренно жестоки, дабы оттенить последующую милость.
Николай Павлович смягчил большинство приговоров, присудив каторгу или крепость, а повесить теперь должны были всего пятерых: Павла Пестеля — за то, что слишком многое знал и еще о большем догадывался; Сергея Муравьева-Апостола — потомка последнего украинского гетмана, — за военный мятеж, а больше — за призыв крепостных к бунту; Михаила Бестужева-Рюмина, потомка елизаветинского канцлера, — как ближайшего сподвижника предыдущего; Петра Каховского — за убийство полковника Стюрлера, а также и убитого не им Милорадовича; Кондратия Рылеева — за то, что много знал, и потому, что так было обещано англичанам. Зато смягчив приговоры большинству офицеров, он отыгрался на рядовых и разжалованных. Многих из наиболее «виновных» забили насмерть на плацу.
В ночь на двенадцатое июля те из заключенных, кто сидел напротив Кронверкского вала, услышали стук топоров и увидели на валу работающих плотников. Это готовили виселицу. Днем, часам к четырем, в комнаты комендантского дома собрали более сотни заключенных в тюремных халатах. С радостью они обнимали товарищей, сидевших в камерах рядом, но которых они не видели уже полгода, проведенные за решеткой. Однако поводов для радости было не так много — предстояло объявление приговоров. Всех разделили по двенадцати разрядам — и, начиная с самых тяжелых, через анфиладу комнат вводили группами в присутственную залу. Там, за большими столами, выставленными в виде буквы «П», сияли эполетами, орденами и золотой вышивкой высшие вельможи страны. В середине находились митрополит с несколькими архиереями; по правую руку густо ворсились генеральские эполеты; по левую сидели сенаторы и князья в красных вицмундирах, многие из которых с любопытством лорнировали подсудимых. Князь Лобанов-Ростовский, министр юстиции, стоял перед пюпитром с громадной книгой, откуда стоящий об руку с ним худой обер-секретарь сената Журавлев громким голосом зачитывал приговоры. Говорить подсудимым не давали, часовые и тюремные служители тотчас после объявления приговора выводили их прочь. Большинство было приговорено к сибирской каторге и ссылке, некоторые к крепости, другие только к ссылке.
Всех разместили по новым камерам. Июльские ночи светлые, долго не смеркалось, и многие узники тщетно пытались уснуть перед наступающим завтра роковым днем.
К приговоренным к смерти допустили проститься родных. Сестра Сергея Муравьева так кричала, обнимая ноги брата, что у присутствующих мороз шел по коже. Ее отнесли в повозку обеспамятавшую…
До рассвета всех, кроме смертников, вывели на крепостной плац, где выстроилось каре из гвардейцев-павловцев и артиллеристов крепости. За линией солдат прохаживались генерал-адъютанты Бенкендорф и Левашев. Наконец, прискакал Чернышев в орденской ленте, осмотрел всех в лорнет и отъехал.
Всех стали делить на группы — по гвардейским дивизиям, армейской или статской службе. Моряков повезли на закрытых катерах в Кронштадт. Остальных повели на Кронверкский вал, где уже стояла виселица, с которой свисали петли и горели костры. Отделения приговоренных поставили друг от друга поодаль, возле костров, у каждого из которых стоял палач, а по гласису между ними и построенным напротив войском разъезжал Чернышев. Построены были два сводных гвардейских батальона и два эскадрона, при полудюжине орудий. Здесь же был санкт-петербургский губернатор Голенищев-Кутузов.
