Луи Буссенар - Капитан Сорви-голова
Нашему герою были щедро отпущены судьбою все эти качества, дополнявшиеся к тому же незаурядным и несвойственным такому юнцу опытом.
Ему, например, ничего не стоило, скользя, как ящерица, меж высоких трав, пересечь линию сторожевых постов.
Сейчас мы в этом убедимся, так как уже показались передовые посты англичан, на каждом из которых по двое часовых.
Томми раскуривали коротенькие вересковые трубки и тихо беседовали о своей далекой родине, по которой отчаянно тосковали.
Табачный запах, приглушенный шепот, поблескивание штыков помогли Жану точно определить их местонахождение.
Ему было нечего или почти нечего опасаться часовых. Ведь англичане — люди цивилизованные, а, как известно, «цивилизованные» ничего не смыслят в тайной войне.
Легко обманув бдительность часовых, Жан очутился в холмистой местности, где, как зубья пилы, торчали остроконечные палатки английского лагеря.
Сорви-голова насчитал уже до сотни этих палаток. Он пробирался ползком, при малейшем шорохе прижимаясь к земле, потом снова пускаясь в путь и снова замирая. Он огибал холмы, переползал через них, руководствуясь расположением палаток, которым, казалось, не было конца.
Когда он сосчитал приблизительно количество полотняных домиков, ему ничего не стоило вычислить, сколько в них могло укрываться людей. Итог получился внушительный. На том месте, где два дня назад стояли всего лишь четыреста улан майора Колвилла, теперь сосредоточилась десятитысячная армия.
Продолжая ползти, Сорви-голова заметил, что на белых перистых облаках, покрывавших горизонт, вырисовываются бесконечные линии коновязей, а немного подальше — орудия с зарядными ящиками: четыре батареи по четыре пушки в каждой, и еще дальше — повозки с круглым брезентовым верхом.
Полевая пекарня выдала себя ароматом свежеиспеченного хлеба, а удары молота по наковальне обнаружили присутствие кузницы.
«Да тут целый армейский корпус! — подумал Сорвиголова. — Предвидение не обмануло меня. Враг, несомненно, попытается зайти в тыл армии Бота, обойдя ее с левого фланга. Нет, я не ошибся! Во что бы то ни стало и как можно скорей надо предупредить генерала. Время не ждет!»
Сорви-голова — человек быстрых решений. Решить — значило для него действовать. План возвращения был выработан мгновенно. Пешком!.. Нет, это заняло бы слишком много времени. Значит, нужен конь.
Конь? Что может быть проще! Их здесь, наверно, тысячи.
«Немного смелости, побольше самообладания, а главное, твердая вера в успех», — решил Сорви-голова.
Приняв деревянную выправку английского солдата, Жан размеренным шагом томми приблизился к цепочке лошадей, шумно жевавших у коновязей свое месиво.
Перед каждым конем были разложены в образцовом порядке седла и уздечки.
Дремавшие часовые легко пропустили Жана, приняв его за одного из своих товарищей по оружию и даже не окликнув, настолько далека была от них мысль, что по лагерю может так спокойно расхаживать вражеский шпион. Они приняли его за солдата при исполнении своих обязанностей и провожали доверчивым взглядом.
Сорви-голова, не торопясь, взнуздал коня, развязал поводья, прикрепленные к веревке затяжной петлей… и вот тут-то он совершил грубую ошибку.
Всего не предусмотришь!
Ему следовало бы оседлать копя, не отвязывая поводьев, но, торопясь удрать и опасаясь, как бы у часовых не возникло подозрение, он поспешил вскочить на лошадь.
— Ты ошибся, приятель, — предупредительно сказал ему ближайший часовой. — Это лошадь Дика Мортона, норовистый конь. Он переломает тебе все ребра.
Увы, предупреждение слишком запоздало! Сорви-голова, теперь уже окончательно убежденный, что он открыт, дал коню шпоры.
Но лошадь, вместо того чтобы тронуться с места, низко опустила голову, поджала круп, изогнула дугой спину, сдвинула вместе все четыре ноги и принялась неистово бить то передом, то задом. Потом, как некий геральдический конь, встала на дыбы, вскидывая передними ногами, после чего проделала то же самое задними. Затем она встала на все четыре ноги и принялась подскакивать на месте, приседать и снова прыгать, — короче говоря, занялась самой невообразимой гимнастикой, результат которой не заставил себя долго ждать.
Укротить проклятое животное было бы под силу разве только ковбоям американского Запада, этим чудесным наездникам, которые точно воскрешают в своем лице легендарных кентавров древности.
Сорви-голова был превосходным наездником, но не той силы. К тому же, сидя на неоседланной лошади, он был лишен точек опоры в седле и стременах.
Какой-то уж слишком дьявольский рывок коня заставил его разжать шенкеля и перекувырнуться в воздухе, в результате чего он тяжело шлепнулся о землю, а освободившийся конь, гарцуя, понесся в поле.
Ошеломленный на миг падением, Сорви-голова, однако, тут же вскочил, явно встревоженный таким поворотом событий.
Падая, он потерял свою каску, и часовой, увидев при свете бивуачного костра его юное лицо, вскричал:
— Этот парень не из нашего эскадрона!.. Да это какой-то мальчишка, зеленый юнец, молокосос!
Последнее слово, произнесенное часовым без тени намека, отдалось в ушах командира Молокососов, словно пушечный выстрел.
«Меня узнали!» — решил Сорви-голова.
Он приготовился к защите.
В это время прибежал другой часовой. Он размахивал шашкой и, не разузнав даже, в чем дело, попытался схватить Жана.
Но Сорви-голова, никогда не терявший своего удивительного самообладания, нанес англичанину страшный удар головой в живот.
Солдат упал навзничь.
— К оружию! — неистово заорал первый часовой. Со всех сторон послышались ответные крики:
— К оружию!.. К оружию!..
Заспанные люди сбегались на крики и сами вопили «к оружию», хотя никто из них не знал, что же, собственно, случилось.
Сорви-голова увернулся от них и опрометью побежал в сторону Он приближался к кузнице. Кузнец прервал свою работу, уронил болванку раскаленного железа и, загородив Жану дорогу, замахнулся на него молотом.
Но Сорви-голова, отскочив в сторону, счастливо избежал удара, который непременно размозжил бы ему череп, и ловко дал кузнецу подножку.
Кузнец растянулся ничком, неистово бранясь.
Суматоха все росла:
— Тревога!.. Тревога!.. К оружию!.. Солдаты, будто рои встревоженных пчел, выбегали из палаток.
Одни спрашивали, другие отвечали, и никто ничего не понимал.
И вдруг кто-то, то ли не очнувшись как следует от сонного кошмара, то ли под влиянием паров виски, заорал:
— Буры!
— Буры!.. Буры!.. — подхватил Сорви-голова, как вор, который громче своих преследователей кричит: «Держи вора!»
