Николь Галланд - Месть розы
— А что, если Имоджин откажется? Господи, а сам-то Виллем знает, какие планы в отношении его строятся? Его интересует этот брак?
— Проблема не в том, за кого она выйдет замуж, а в том, за кого не выйдет, — испытывая неловкость, пояснила Моника. — Она не выйдет замуж за тебя.
В этот момент Маркус — а он терпеть не мог хитрить и никогда не был силен в этом — отчетливо понял, что ему нужно делать. План мгновенно возник в его сознании, с точным представлением о том, каков должен быть каждый шаг. Нервная дрожь волной прошла через все тело: это будет и неприятно, и недостойно, но в итоге возлюбленная станет его женой.
С притворным смирением он сел и попытался, без всякого толку, продраться пальцами сквозь спутанные волосы. Потер рукавом лицо, отчего оно стало еще грязнее.
— Я, наверно, ужасно выгляжу, — хрипло сказал он. — Пожалуйста, простите меня за то, что появился в вашем доме в таком виде.
Преодолевая боль, он встал на колени, а потом, дрожа от напряжения, поднялся на ноги. Вежливо поклонился и замер навытяжку около камина, слегка опустив голову, как бы ожидая указаний, — поза, которую он усвоил в обращении с Конрадом, долженствующая продемонстрировать хозяйке дома, что он целиком и полностью отдает себя в ее распоряжение.
— Это очень милостиво с вашей стороны — в моем пути на юг принять меня как посланца императора, — произнес он, давая и себе и ей оправдание этой встречи.
Некоторое время Моника с тревогой вглядывалась в его лицо, потом вздохнула и произнесла официальным тоном:
— Как верные подданные императора, мы с дочерью, конечно, будем счастливы принять его посланца.
Сердце у него подскочило.
— Означает ли это, что вы…
— У нас не принято допускать мужчин в личные покои дочери. Надеюсь, ты с удовольствием послушаешь пение нашего менестреля, пока я схожу за нею. — Увидев вспыхнувшую в его глазах безумную надежду, она добавила, понизив голос: — Это тебе ничего не даст, Маркус.
Он склонился в низком поклоне, но она резким жестом велела ему выпрямиться.
— Так может кланяться лишь тот, кто просит руки моей дочери. Доверенному лицу императора это не пристало.
Пока Моники не было — казалось, целую вечность, — менестрель исполнял песни Бертрана де Борна — рыцаря-трубадура, который занимался тем, что натравливал молодого Генриха Английского на его короля и отца. «Подходящий выбор», — с болью подумал Маркус. Возможно, дело было в его взвинченном состоянии, но музыка показалась ему тяжеловесной и однообразной, а голос певца не шел ни в какое сравнение с хрипловатым тенором Жуглета. В четвертый раз отогнав не оставляющую его своим вниманием собаку, Маркус внезапно пожалел, что не остался при дворе и не обратился за помощью к Жуглету, этому умелому манипулятору. В конце концов, именно он создал сегодняшние проблемы Маркуса, пусть и не предполагая, к каким ужасным последствиям могут привести его действия. Если объяснить ему ситуацию, он наверняка нашел бы способ все исправить.
А может, и нет. Интриги придворного музыканта оказывались, как правило, настолько хитры, что Маркус никогда не был в состоянии вникнуть в них; может, наследница Бургундии должна выйти замуж за первого рыцаря императора именно в интересах Жуглета, хотя зачем ему это нужно, Маркус не мог даже предположить.
Он оглядел зал, удивляясь тому, какой он мрачный и сырой даже по сравнению с суровой обстановкой Кенигсбурга. В такой маленькой комнате праздник не устроишь, хотя вряд ли в этом изолированном месте в горах у Альфонса бывает много гостей, даже из числа его немногочисленных преданных вассалов. Это было новое здание, построенное при жизни Маркуса, серое и унылое. Неудивительно, что граф готов терпеть бесконечные уколы со стороны Конрада, лишь бы держаться подальше отсюда. Брак Моники всегда вызывал у Маркуса чувство сострадания к ней; теперь он жалел ее и за то, в какой обстановке ей приходится жить.
Наконец графиня вернулась в сопровождении Имоджин, одетой в белое. У Маркуса мелькнула восхитительная, но совершенно безумная мысль схватить ее и сбежать.
Вместо этого он все так же стоял навытяжку, глядя, как женщины подходят к камину. От бесконечных рыданий лицо Имоджин приобрело мертвенно-бледный оттенок. Хотелось бы Маркусу знать, как давно прибыло сообщение. Их взгляды встретились. Даже сейчас она выглядела так, будто любовь к нему кружит ей голову. Его бросило в ярость при одной мысли о том, что другой мужчина может когда-нибудь увидеть такое же выражение на ее лице. Или почувствовать прикосновение теплых, нежных рук, раздевающих его. Или ощутить прохладную, гладкую кожу прижимающихся к его телу ягодиц. Мужчина, который никогда не сможет понять ее и отвергнет, а возможно, и публично осудит, узнав правду.
Увидев, как Имоджин вздрогнула всем телом, он понял, что его возлюбленная с трудом сдерживает желание броситься ему в объятия.
— Госпожа… — хрипло начал он срывающимся голосом. Его сотрясала дрожь. Откашлявшись, он предпринял вторую попытку.
— Госпожа, могу я получить позволение обнять вашу дочь? Это будет жест уважения со стороны императора Конрада.
Моника, явно колеблясь, опустила взгляд, вздохнула и ответила:
— Хорошо. Пока это не переходит границы того, что сам император счел бы приличным.
Маркус не стал разъяснять ей, что с точки зрения Конрада «приличным» было бы сорвать с Имоджин одежду и овладеть ею прямо здесь, на тростнике. Он слегка вскинул руки и сделал полшага к Имоджин; девушка бросилась к нему и обняла за шею, разразившись такими бурными рыданиями, что он и сам едва сумел сдержать слезы.
— Дорогая, — прошептал он. — Я все улажу.
Имоджин отодвинулась, вглядываясь в его лицо. В полутьме зала она выглядела не только измученной, но и испуганной. Маркус отчаянно хотел сказать ей больше, объяснить, что он собирается делать дальше, но не мог найти слов, которые были бы понятны любимой, но неясны ее матери. Ему отчаянно хотелось поцеловать Имоджин. Стройное, хрупкое тело ощущалось таким знакомым в его руках, что казалось безумием не ласкать его. Тепло их прижатых друг к другу тел постепенно растопило испуг на ее лице. Закрыв глаза, она, дрожа, прильнула к нему.
Моника, почувствовав их нарастающий пыл, тут же вмешалась:
— Прекрасно, сударь. Целомудренная привязанность его величества к моей дочери, по-видимому, произвела на вас неизгладимое впечатление.
Влюбленные с трудом оторвались друг от друга. Маркус был слишком не в себе, чтобы найти пусть даже ничего не значащие слова вежливости.
Пришлось Монике взять инициативу на себя. Не допуская никаких возражений, она увела Имоджин; та следовала за ней, словно призрак, пятясь и до самого последнего момента не сводя взгляда с возлюбленного. Горло у Маркуса перехватило, сердце стиснула ледяная рука.
