Михаил Голденков - Огненный всадник
— Странные люди, — усмехнулся Боноллиус, бросая со своего седла оценивающий взгляд на толпу горожан, — капитуляцию они хотели, но сдаваться не хотят.
— Они просто хотели положить конец этой бойне. Бессмысленной, — мрачно ответил Обухович, — бессмысленной потому, что у нас в самом деле не было шансов выстоять. Помощи, кою я обещал и сам ждал, нет и не будет, любый мой пан Якубе…
Елена Белова с небольшим узлом в руках также покидала Смоленск, ее голубые глаза зло наблюдали, как складывают знамена смоляне перед ненавистным царем в расфуфыренной одежде, восседавшим, как китайский мандарин, на богато убранном коне.
— Ничего, — процедила Елена, не ясно к кому обращаясь, — придет время, и вы лично мне бросите свои знамена к ногам, лотры проклятые!
Пожилой мужчина, услышав эти слова, лишь горько усмехнулся, оглянувшись на Елену.
— Эх, молодость, молодость! — вздохнул он. — Ах, если бы, если бы!..»
Ну а московское войско торжественно въехало в такой желанный и неприступный город, который более уже никогда не вернется в лоно Речи Посполитой или же хотя бы в родное княжество — сбывалось пророчество волхва Водилы из Орши. Многие смоляне, поверив царским грамотам и обещаниям сохранить посты и свободы, добровольно пошли под московскую корону. Возможно, они полагали, что царская власть задержится ненадолго. Подкоморий Смоленский, князь Самуил Друцкой-Соколинский, королевский секретарь Ян Кременев-ский, городской судья Галимонт, будовничий Якуб Ульнер, ротмистры Денисович, Станкевич, Бака, Воронец, некоторые шляхтичи, немецкие наемники, казаки, гайдуки и мещане вышли встречать царя. Они теперь стали гражданами другого государства, где их ждала полная неизвестность.
Царь в первые же дни приказал все костелы и лютеранские храмы обратить в православные церкви, но, стараясь угодить смолянам, пригласил всю смоленсісую шляхту в свой шатер на пир в честь победы.
— Нам будет не хуже под московским царем, а там, может, наши и вернутся, — судачили шляхтичи, поднимая кубки чистой медовухи за здравие своего нового патрона, угощаясь астраханским виноградом, что в изобилии в патоке и просто так доставили в лагерь Алексея Михайловича.
* * *И так же долго, как и Смоленск, сопротивлялся Дубровно под началом минского мечника Александра Юзефовича Гле-бицкого. Три месяца отражал атаки врага небольшой город к западу от Смоленска. Уже сдался и сам Смоленск, а Дубровно стоял, как скала. Под стенами города скопились лучшие силы московского царя: части Якова Черкасского, Трубецкого, Никиты Одоевского, Куракина… Глебицкий уже знал, что сдался Смоленск, но сопротивления не прекращал. Но когда к концу октября истощились запасы провианта и пороха, Глебицкий решил начать переговоры о сдаче. Московиты так же, как и смолянам, обещали, что всем, кто захочет уйти в Речь Посполитую, гарантируется безопасность. Но Глебицкого обманули. Под видом встречи с царем оборонцев отправили в Смоленск. Там, в Смоленске, всех мужчин силой выслали в Казань, а их жен и детей оставили в Смоленске.
Глава 16 Осада Несвижского замка
В отличие от смолян, совсем иное мнение о царе и его порядках сложилось у жителей других городов Литвы. На запад потянулись струйки, перераставшие в ручьи и реки беженцев из Мстиславля, Могилева, Орши, Шклова, Борисова, Гомеля, а также из городов и деревень, к которым еще только приближались захватчики. Ужасы рассказывала одна еврейская семья из Могилева, приехавшая в Несвиж. Царские казаки да ратники, вступившие в город с согласия его жителей, посекли саблями да ножами за стенами города почти всех евреев. Семья из Мстиславля расписывала события еще страшнее:
— Граф Трубецкой штурмом взял город, — говорили Ми-халу Радзивиллу беженцы, приехавшие на запряженной тощей лошадью телеге, — всех жителей, тысяч пятнадцать убили — народ всяческий: и шляхетский, и мещан, и жидов всех под корень высекли, а потом, протрубив, среди трупов живых искали и в плен в Москву забирали. Замок и паркан огнем пожгли. Всюду запустение, ни коров на лугу, ни человека в поле. И у вас скоро так будет. Поэтому мы, может, дальше поедем. В Польшу. Может, там нас король защитит.
Беженцы из деревень Верасница, Букча, Глинная, Храпина и Колки рассказывали, что все сии вески сожгли до последней хаты, лишь уголь да пепел теперь на этих местах.
Бежала под защиту к Михалу и его тетка, аббатисса местного бенедиктинского монастыря Эуфимия. Она умоляла племянника укрыть за стенами замка ее вместе с монахинями от разъяренной солдатни Хованского.
— Мой долг — защитить святых сестер и вас, тетушка, — привечал женщин юный хозяин замка, а сам отдавал срочные распоряжения о найме в Подляшье солдат дня усиления несвижского гарнизона. Однако тетка Эуфимия боялась оставаться даже в Несвиже, глядя, как мало людей для обороны у Михала. Она посовещалась с племянником, списалась со своим братом — канцлером великим литовским Альбрехтом Станиславом и решилась со своими святыми сестрами на дальнее северное путешествие в более безопасное Поморье. И как раз вовремя. Армия Хованского уже стала лагерем под Несвижем. Безоружные горожане спасались бегством, а те, кто мог держать в руках мушкет или саблю, шли в замок. Озадаченный Михал, естественно, при всем своем желании не мог принять всех желающих — их было слишком много. По этой причине ворота открывали только перед теми, кто мог быть полезен для обороны фортеции. Всем остальным Радзивилл предлагал укрыться в католическом иезуитском костеле, где три священника с большим трудом оказывали помощь всем прибывающим.
Московитяне без труда захватили город и тотчас вышли к Несвижскому замку. Князь Хованский в подбитой мехом епанче поверх доспехов на гнедом коне объезжал фортецию. «Ух, ты! Лепота!» — чуть было не вырвалось из его уст, если бы князь был простым гостем или путешественником по здешним местам. Несвижский замок впечатлял размерами, красотой, неприступностью и мощью рва и вала. Поэтому вместо восхищения Хованский лишь скрипнул зубами в бессильной злобе — эту мощь ему предстояло штурмовать. Несвижский замок впечатлил его, представ перед московским воеводой величественной крепостью, возведенной на полуострове, на правом берегу реки Уши, подпертой плотиной, которая образовала два пруда — Паненский и Пионерский. Окруженная широким водяным рвом, в котором уровень воды регулировался хозяином замка, Несвижская твердыня была фактически островной, с двумя водными рубежами.
Построил ее итальянский архитектор Джованни Бернардони таким образом, что дворец защищали не только крепостные стены и башни. Благодаря каналам и системе прудов замок был окружен водой со всех сторон. Позаботился Бернардони и о многочисленных подземных тайниках и секретных ходах, ведущих из дворца.
