Александр Бушков - Авантюрист
– Не спешите так, господин Трайков, – сказал возникший из-за их спин комиссар Мюллер. – Нам о многом нужно поговорить…
Сабинин смотрел не на него, а в сторону соседнего подъезда.
– Подождите! – воскликнул он нетерпеливо. – Вы… давно здесь?
– Достаточно давно, господин Трайков, – с безукоризненной вежливостью ответил комиссар. – Боюсь, сей факт никак не изменит ваше печальное положение…
Они стояли совсем рядом с аркой ворот – один из серых костюмов как раз расположился так, чтобы Сабинин не смог туда броситься, – и слышно было, что громкие приветственные крики уже доносятся откуда-то издалека, кортеж императора давным-давно проехал…
– Вы не видели, чтобы из этого подъезда выходила…
– Ваша очаровательная подруга? – охотно подхватил Мюллер. – Ну как же, она преспокойно уехала в ожидавшем ее экипаже… Пару минут назад. Давайте лучше поговорим не о ней, она-то меня как раз не интересует…
– А вот это зря, господин граф, – сказал Сабинин, обмякнув, – упустили, упустили, черт побери, зная ее, легко догадаться, что погоня будет тщетной…
– Что вы сказали?
– Я обратился к вам, как и следует, – сказал Сабинин, уже никуда не торопясь и с горечью убедившись, что Козьма Прутков был прав: никому не удастся объять необъятное. – Никакой вы не Мюллер, верно? Вы – граф Герард фон Тарловски, ротмистр гвардейской кавалерии в отставке, в настоящую минуту заведуете рефератом «1 c» тайной полиции империи…
На лице молодого австрийца не отразилось ровным счетом никаких эмоций:
– Любопытно, откуда у вас такая информация?
– От моего начальства, естественно, – сказал Сабинин, поклонившись. – Позвольте представиться: штабс-ротмистр Бестужев Алексей Воинович, сотрудник Санкт-Петербургского охранного отделения Департамента полиции…
…Он смотрел, как ведут к черной арестантской карете всю троицу, но отчего-то не чувствовал себя триумфатором, ничего не чувствовал, кроме тупой, томительной усталости. Белобрысый Николас, казалось, был погружен в глубочайшую прострацию; Джузеппе, дитя знойного юга, наоборот, яростно сверкал глазами, даже зубами порой скрежетал, дергая цепь наручников, соединявших его с конвоирами. Пани Янина шагала с высоко поднятой головой, с видом гордо шествующей к эшафоту Марии Стюарт. Бестужеву пришло в голову, что он, пожалуй, понял теперь и отведенную этой почтенной даме роль: очень похоже, именно ей предстояло растерянными воплями призвать на помощь полицию и сообщить, что ее барин, змей двуличный, только что кинул из окна бомбу в государя императора, после чего был тут же пристрелен успевшим скрыться сообщником, маленьким, хромым и чернобородым, а что касается молодой дамы, то ее и не было вовсе – жила с барином какая-то девка, но не кареглазая и темноволосая, а вовсе даже белокурая и синеглазая… Что-нибудь вроде этого.
– Я сообщил ее приметы агентам, – сказал тихонько подошедший Тарловски. – На вокзалы будут немедленно отправлены люди, вся полиция начнет искать…
– Боюсь, мы ее не найдем, – сказал Бестужев с сожалением. – Я не знаю, как она выскользнет из сетей – в облике монахини, в мужском платье, в виде беременной сельской бабы, но у меня появилось стойкое предчувствие, что она ускользнет. При той изощренности и продуманности, с какой они проводили акцию, наверняка еще раньше наметила себе способ и пути бегства, как нельзя лучше учитывающие все возможные полицейские меры… Мне бы ужасно хотелось ошибиться, но… Я успел ее узнать, это сущий дьявол в юбке. Ведьма, Амазонка…
– Господин ротмистр, вы не учитываете опытности императорской тайной полиции, – сказал Тарловски, явно не желавший ударить в грязь лицом перед коллегой из сопредельной державы. – Мы ловили субъектов и поизворотливее…
– Я и сам чертовски хотел бы ошибиться в своих пророчествах, – сказал Бестужев.
У него было свое, иное мнение о хваленой опытности австрийских коллег – как-никак они ухитрились на его глазах блистательно прошляпить покушение на своего императора, – но в его положении следовало быть и дипломатом, а потому он вежливо промолчал. Благо Тарловски уже откровенно тяготился его обществом, не отводя взгляда от выезжавшей со двора черной кареты, – графа словно сильным магнитом тянуло немедленно начать допросы, очные ставки и прочие следственные действия. Бестужев его прекрасно понимал и потому охотно с ним распрощался. Они с доктором остались одни в пустом дворе – из окон, конечно, таращились зеваки, но никто не осмелился выходить из дома. Вот в этом хваленая немецкая законопослушность Бестужеву очень нравилась – в России уже непременно набежала бы немаленькая толпа, принялась громогласно обсуждать меж собой все увиденное, под ногами вертеться, а то и сатрапами крыть…
– Вообще-то, вы нарушили массу писаных и неписаных правил, штабс-ротмистр, – чуть сварливо сказал доктор Багрецов. – Вам следовало поступать согласно заведенному порядку, тогда бы мы с вами и не бродили так долго, как слепые в темноте, – друг друга не познаша, как в Библии написано…
– Милейший Михаил Донатович, – сказал Бестужев проникновенно. – Поверьте, все так случилось отнюдь не из-за моего своеволия. Радченко оказался изменником, да будет вам известно. Если бы я не принял мер предосторожности, меня непременно проявили бы, а там, очень возможно, и вас… Да, вот именно. Не беспокойтесь, все в порядке, за ним приехали наши сотрудники, инсценировали совершенную им в магазине карманную кражу, вывезли в Россию, где этот мизерабль, смею думать, получит по заслугам…
– Что ж, это меняет дело.
– Я тоже так полагаю, – сказал Бестужев.
Он едва не высказал нечто резкое, чуточку раздраженный менторским тоном доктора, явно принадлежавшего к тому поколению «старой гвардии», что любило при каждом удобном случае иронизировать над молодыми сыщиками: мол, в старые времена и бомбисты были клыкастее, и порох дымнее, и технических возможностей у розыскных дел мастеров было не в пример меньше… Однако в последний момент он вспомнил, что этот человек четыре года прожил в набитом взрывчаткой доме, способном всякую секунду взлететь на воздух, и продолжал тем не менее безупречно играть свою нелегкую роль, – и устыдился своей молодой безжалостности, промолчал.
– И во всем, что касалось этого, – доктор кивком головы указал на здание за их спинами, – вы вели себя с изрядной долей авантюризма…
– Позвольте уж мне придерживаться другого мнения, – сказал Бестужев мягко. – У меня просто-напросто не осталось другого выхода. Данные на графа поступили слишком поздно. Из связей у меня был только Мирский, который все равно не успел бы поставить в известность Вену и запустить машину … Это не авантюризм, а расчет, я был уверен, что хорошо рассчитал наперед их действия и побуждения… и оказался прав, не так ли?
