Эмма Орци - Коварство и честь
В пять вечера заканчивается заседание Конвента. Депутаты заслужили обед и отдых и теперь спешат по домам, рассказать близким, что произошло. Тальен летит в Консьержери узнать о Терезе. Его к ней не пускают. Он еще не диктатор, и Робеспьер, хоть и уничтоженный, все еще правит… и живет.
Но с каждого церковного шпиля доносится звон набатного колокола, и мерный барабанный бой возвещает о памятном вечере.
В городе царит невообразимая суматоха. Люди бегут неизвестно куда, вопя, размахивая пистолетами и шпагами. Энрио, начальник муниципальной гвардии, едет верхом по улицам во главе своих жандармов, подгоняя коня как одержимый, стремясь освободить Робеспьера. Женщины и дети с воплями разлетаются в стороны, церкви, так долго пустовавшие, забиты пораженными ужасом людьми, пытающимися припомнить давно забытые молитвы.
Прокламации читаются на уличных углах, ходят слухи о поголовном убийстве всех заключенных. В обычный час по булыжникам улицы Сент-Антуан дребезжат колеса телег с осужденными. Публика, смутно сознающая, что происходит нечто необычное, хотя обвинительный декрет против Робеспьера еще не стал всеобщим достоянием, громко требует их освобождения. Зеваки окружают тележки и вопят: «Свободу осужденным!»
Но Энрио во главе жандармов налетает на них, не обращая внимания на требования, и угрожает пистолетами и саблей.
— Молчать! На гильотину! — орет он, и телеги продолжают свой скорбный путь.
Тем временем на чердаке одинокого дома по улице Ла-Планшетт Маргарита Блейкни слышала лишь слабые отзвуки суматохи и хаоса.
Вчерашним днем, долгим и жарким, ей казалось, что тюремщики чем-то необычайно взволнованы. Они метались туда-сюда по площадке перед ее дверью, постоянно перешептывались, но временами до нее доносились слово или фраза, неосторожно произнесенная громче, чем обычно. Она прижалась ухом к двери, но не уловила никакого смысла в обрывках разговора. И тут неожиданно различила голос капитана стражи. Он казался раздраженным и нетерпеливым и досадовал из-за того, «что приходится пропустить все веселье». Остальные солдаты с ним соглашались. Очевидно, все много пили, потому что голоса звучали хрипло, а языки заплетались. Часто речи прерывались непристойной песней. Время от времени она слышала стук сабо и надсадный кашель, словно стоявший за дверью человек был очень болен.
Но Маргарита по-прежнему ничего не понимала, и нервы были натянуты. Она потеряла счет времени, не знала, где находится. И не могла даже думать связно. В голове все мешалось, и когда за дверью вновь послышались скользящие шаги Шовелена вместе с бряцанием оружия и словами команд, она остро ощутила присутствие неутомимого врага, устроившего засаду на ее любимого.
В этот момент он специально повысил голос, чтобы она слышала.
— Завтра четвертый день, капитан. Я могу не прийти.
— В таком случае, если англичанина не будет к семи…
Шовелен коротко сухо рассмеялся.
— Приказы остаются прежними, гражданин. Но я думаю, что англичанин явится!
Несложно было понять: его слова означают смертный приговор для нее или мужа, а скорее всего для обоих.
Сегодня она весь день просидела у открытого окна, сложив руки в молчаливой непрерывной молитве, устремив взор на горизонт, прося об одной последней ночи вместе с возлюбленным, отважно борясь с отчаянием, стремясь надеяться и верить Перси…
В этот час центром притяжения стала площадь Отель-де-Виль, точнее — городская ратуша, где находились Робеспьер и его друзья, пребывавшие пока что в полной безопасности. Тюрьмы одна за другой отказывались принимать избранника народа: коменданты и тюремщики тряслись перед лицом столь ужасного святотатства. А жандармы, которым было приказано перевести павшего тирана в место заключения, терзались теми же угрызениями совести или страхом и по его же приказу увезли его в ратушу Отель-де-Виль.
Тщетно Конвент собирается снова. Тщетно Тальен требует, чтобы изменника Робеспьера и его друзей поместили под замок, но последние редактируют прокламации, рассылают гонцов по всем направлениям, в то время как Энрио и его жандармы, вселив ужас в сердца мирных граждан, встают кольцом у городской ратуши и объявляют Робеспьера диктатором Франции.
Солнце, окутанное вуалью тумана, начинает клониться к западу. Вокруг города словно расставлены невидимые барьеры, помогающие сдерживать возбуждение толпы. За этими барьерами царит неведение. Никто не знает, что творится. Только смутный страх проникает за городские ворота и сжимает людские сердца. Стражники у этих ворот совершенно не выполняют своих обязанностей. Мало того, донимают прохожих, выпытывая новости. Время от времени с разных сторон проезжают отряды муниципальной стражи с бешеными воплями: «Робеспьер! Робеспьер! Смерть предателям! Да здравствует Робеспьер!»
Они поднимают облака пыли, безжалостно топчут конями любое оказавшееся на пути препятствие, даже если оно живое. Угрожают мирным гражданам пистолетами, бьют женщин и детей плоской стороной сабель.
Как только они проезжают, повсюду собираются взволнованные группы.
— Во имя Господа, что происходит? — переговариваются люди.
Повсюду распространяются сплетни, слухи, предположения.
— Робеспьер — нынешний диктатор Франции!
— Он приказал арестовать членов Конвента!
— И казнить всех заключенных!
— Лично меня тошнит от вечных тележек с осужденными и гильотины!
— А по мне, так лучше покончить сразу со всеми!
— Робеспьер… Робеспьер… — доносится отдаленное эхо под аккомпанемент грохота подков по булыжникам.
Новости передаются из уст в уста. Покорное стадо раздувает эти слухи, оценивая происходящее как приближающийся катаклизм, оппортунисты считают нужным придержать языки, готовые присоединиться к побеждающей партии трусы сидят в укрытиях и кричат «Робеспьер!» орде Энрио или «Тальен!», когда оказываются вблизи от Тюильри.
Здесь снова собирается Конвент, которому угрожают Энрио и его артиллерия. Но члены великой Ассамблеи остаются на посту, верные призыву председателя.
— Граждане депутаты! — восклицает он. — Настал момент умереть, но не сдаваться.
И они сидят в ожидании артиллерийской канонады и спокойно объявляют мятежников вне закона.
Тальен, тронутый таким мужеством, вместе со своими сторонниками идет, чтобы встретиться лицом к лицу с пушкарями Энрио.
— Граждане солдаты! — восклицает он, и в его голосе резонируют нотки истинной отваги. — Покрыв себя славой на полях сражений, неужели теперь вы собираетесь опозорить себя перед лицом страны?
