Артуро Перес-Реверте - Кавалер в желтом колете
— Ведь рядом стоял… — бормотал он.
Но вот он опомнился. Взглянул на капитана так, словно впервые видел или забыл о его существовании, и мрачная усмешка чуть искривила его губы.
— Рядом стоял… — с горечью повторил он. Потом пожал плечами и, отшвырнув пистолет, переложил шпагу в правую руку.
— Ты все испортил.
Он отстегнул пряжку плаща, чтобы не сковывал движения. Не сводя глаз с капитана, показал подбородком на короля:
— Неужто и вправду считаешь, что эта овчинка стоит выделки?
— Давай, — сухо ответил капитан.
Прозвучало это как: «Давай займемся нашими с тобой делами», и своей шпагой Алатристе показал на шпагу итальянца. Малатеста посмотрел на клинки, перевел взгляд на короля, словно прикидывая, имеется ли какая-нибудь возможность довести начатое до конца. Снова пожал плечами, тщательно оправляя на них мокрый плащ и как бы намереваясь завернуться в него.
— Спасайте короля! — продолжал вопить Рафаэль де Косар, все еще возившийся со своим противником.
Малатеста взглянул на него с выражением иронической покорности судьбе. Потом улыбнулся. Капитан, заметив, как метнулись искры жестокости в его угрюмых глазах, как мелькнула на рябоватом лице белоснежная опасная улыбка, сказал себе: «У этой змеи жало еще не вырвано». И, повинуясь внезапно осенившей его догадке, отпрянул как раз вовремя, чтобы увернуться от плаща, брошенного итальянцем ему на шпагу. И все же самую малость промедлил, и тяжелая от дождевой воды ткань сковала его движения. Перед глазами вспыхнула сталь. Малатеста будто выбирал, куда нанести удар, но потом обогнул капитана и устремился к Филиппу.
На этот раз властелин Старого и Нового Света отступил на шаг. Капитан заметил в его голубых глазах беспокойство — ну, наконец-то! — и августейший лик с оттопыренной габсбургской губой на этот раз чуть дрогнул в ожидании неминуемого удара. Да уж, понял Алатристе, нелегко сохранить невозмутимость, когда черными глазами Малатесты совсем в упор глядит на тебя смерть. Но все же того выигранного мгновенья, когда он предугадал замысел, хватило — сталь звонко лязгнула о сталь, отбив выпад, казавшийся роковым. Клинок итальянца скользнул вдоль лезвия капитановой шпаги, совсем немного не дотянувшись до царственного горла.
—Porca Madonna! — выругался Малатеста.
Потом повернулся и с непостижимой стремительностью исчез меж деревьев.
Я наблюдал за этим издали, сознавая свою беспомощность, потому что все произошло так стремительно, что и «Отче наш» до половины не дочитаешь. Но когда Малатеста кинулся бежать, а капитан повернулся к королю удостовериться, что он не ранен, я, разбрызгивая лужи, со шпагой в руке помчался вдогонку за итальянцем, пригнувшись и прикрываясь от стегавших по лицу веток. Расстояние сокращалось — я был юн и легок на ногу, так что вскоре стал настигать его. Он вдруг обернулся, увидел, что я один, и остановился, с трудом переводя дыхание. Дождь хлестал так свирепо, что грязь у меня под ногами, казалось, вскипала.
— Погоди-ка малость, — сказал Малатеста, для вящей убедительности подкрепив свои слова движением руки со шпагой.
Я в нерешительности замедлил шаги. Быть может, капитан последовал за мной, но в настоящую минуту мы с итальянцем были наедине.
— Хватит на сегодня, — прибавил он.
И снова двинулся прочь — спиной вперед, не сводя с меня глаз. Тут я заметил, что он прихрамывает и, когда наступает на правую ногу, морщится от боли. То ли его ранило, то ли ушибся, когда бежал по лесу. Он промок насквозь, был очень грязен и смертельно утомлен. Шляпа где-то слетела, длинные мокрые волосы слиплись на лбу и щеках. Я подумал, что усталость и хромота уравняют наши возможности.
— Не стоит… — проговорил Малатеста, угадывая мои мысли.
И проковылял еще немного. Чертовски болела спина, но боевой задор был весь при мне. Я сделал шаг, потом другой. Итальянец покачал головой, как бы укоризненно. Потом улыбнулся, немного отступил, сдерживая гримасу боли, и стал в позицию. Кончики наших клинков соприкоснулись. Я был предельно осторожен и искал способ как-нибудь подобраться к нему. Он, старый пес, ограничивался только защитой. Но даже и так, не предпринимая ответных атак, Малатеста владел оружием несравненно лучше меня, и мы оба это знали. Однако я был как во хмелю, глух к доводам рассудка и помнил только одно: он — передо мной, а у меня в руке — шпага.
Вот он приоткрылся, словно бы ненамеренно, но, почувствовав подвох, я не атаковал, а, держа шпагу так, что чашка приходилась на уровень глаз, чуть пошевеливал локтем из стороны в сторону и искал брешь в его обороне — истинную брешь, а не ловушку. Дождь все лил, я старался не поскользнуться, памятуя, что это равносильно гибели.
— Э-э, мальчуган, ты стал благоразумен.
Малатеста улыбался, но я знал — он дразнит меня, так сказать, выманивает из норки. И потому не поддавался. Время от времени, не сводя с него глаз, рукой, державшей кинжал, я смахивал дождевые капли со лба.
За спиной у меня послышался голос, выкрикивавший мое имя. Капитан. Я отозвался. Из-под прилипших прядей глаза итальянца быстро перекатились справа налево и обратно. Он искал выход. И тогда я стрелой кинулся на него.
О-о, как блистательно владел оружием этот мерзавец! Как стремителен, как точен он был. Без малейшего усилия парировав выпад, который всякого другого на его месте пробил бы насквозь, итальянец с полнейшим хладнокровием нанес ответный удар. Если бы не больная нога, на которую он не мог по-настоящему опереться, он рассек бы мне лицо со лба до подбородка. Но и так шпага моя отлетела на несколько шагов. Прикрываться от него одним кинжалом было бы совершенно зряшной затеей. Я даже и не пытался, а застыл на месте, вероятно, сильно напоминая загнанного зайца и ожидая, когда последует следующий выпад — завершающий, окончательный и смертельный. Но тут Малатеста болезненно скривился, яростно простонал, неверными шагами отпрянул назад, приволакивая поврежденную ногу.
И упал. Потом приподнялся и сел в грязи. Шпага в руке, богохульство на устах. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза: я — ошалело, он — растерянно. Дурацкое, надо признать, получилось положение. Опомнившись наконец, я метнулся за своей шпагой, отлетевшей в сторону, к подножью дерева, а когда подобрал ее, Малатеста, по-прежнему сидя, вдруг взмахнул рукой, в воздухе со свистом мелькнуло подобие стальной молнии — и в пяди от моей головы задрожал глубоко вонзившийся в ствол дерева кинжал.
— Это тебе на память, мальчуган.
Я направился к нему с намерением заколоть на месте, и, прочитав это намерение в моих глазах, он отшвырнул свою шпагу, откинулся назад, опираясь на локти.
