Николай Дмитриев - Обязан выжить
Капитан, а именно его ждал начальник, вывернулся откуда-то сбоку и остановился рядом, с видом самого что ни на есть равнодушного ротозея. В отличие от многих, он был одет в хорошо выглаженную общевойсковую форму, которая на фоне сияющих наградами парадных мундиров выглядела совершенно неприметно.
— Ну что там? — спросил было начальник и, скептически оглядев подчиненного, не удержался от замечания: — И что за вид? Говорил же: при всем параде…
— Обстоятельства… — капитан подошел ближе и снизил голос: — Специально переоделся… Прошу разрешения на контакт.
— На контакт? — начальник окинул толпу профессионально оценивающим взглядом. — С кем?
— «Старшина» передал: «дядя» с «племянником» будут в театре.
— В театре? — переспросил начальник. — А что тут особенного?
— Особенного? А вон, сами смотрите…
Именно в этот момент с фанфарным гудком к театру подкатил сверкающий «опель», и из него, привлекая общее внимание, не спеша выбрались сначала Виктор с Элей, а за ними и пани Тереза с дядей Викентием.
Проводив взглядом необычную четверку, начальник повернулся к капитану.
— Ты смотри, чистый белогвардеец!
— Да еще при наградах, — добавил подчиненный и торопливо пояснил: — Я ж говорю, выяснять надо. Сами видите, попер как танк, а зачем?
— Да, ни черта не пойму… — согласился начальник и сразу перешел на деловой тон: — Как выяснять будешь?
— Просто. Я думаю, он меня запомнил тогда. Так что засяду в буфете и…
— Согласен, только не перегни.
— Ни в коем разе, я осторожно!
— Добро, — кивнул начальник. — Пошли ближе, посмотрим…
Вместе со всеми они миновали вестибюль, где уже воцарилась праздничная атмосфера, гремел военный оркестр, и женщины, заглядывая в огромное, почти во всю стену, зеркало, критическими взглядами оценивали собственные туалеты, а заодно и мужчин.
Внезапно между собравшимися словно пробежала искра, и офицеры вполголоса принялись предупреждать друг друга:
— Командующий…
Почти сразу на лестнице, шедшей от фойе к зрительному залу, сами собой образовались две красочные шпалеры, вдоль которых с достоинством, в сопровождении адъютантов и элегантной супруги, по ковровой дорожке поднимался весьма моложавый генерал. На повороте у лестничного марша внимание генеральши привлекла очень уж колоритная фигура дяди Викентия.
Женщина что-то прошептала на ухо мужу, генерал повернул голову, и в ту же минуту дядя Викентий, вместе с Виктором, который стоял рядом, вытянулись и с коротким поклоном щелкнули каблуками. В ответ генерал так же коротко, по-офицерски, ответил, его супруга, приветливо улыбнувшись, тоже кивнула, и на какое-то время дядя Викентий и Виктор вместе со своими спутницами оказались в центре внимания…
В антракте дым стоял коромыслом, а в комнате для курения это выражение имело уже не переносный, а прямой смысл. По крайней мере, когда дядя Викентий заглянул в курилку, фигуры скопившихся там мужчин едва угадывались в клубах папиросного дыма.
Не пытаясь что-либо разглядеть, дядя Викентий нырнул в серое облако и почти сразу наткнулся в этой полупрозрачной мути на плотного офицера, явно пребывавшего подшофе. Придвинувшись почти вплотную, он дохнул в лицо дяде Викентию хорошим водочным перегаром и с удивлением произнес:
— О, смотри, старый знакомый! Я ж сказал: русский!
После столь категоричного заявления офицер, который был в добром подпитии, чтоб лучше держаться, ухватился за спинку скамейки, поставленной для курильщиков, и только тогда продолжил:
— Я русского сразу вижу! Но ты молоток! Сразу видать, благородие… Да ты, никак, не узнал меня? — пьянчужка картинно развел руками.
— Почему не узнал? Узнал… — Дядя Викентий понял, что после встречи с генералом внимание офицеров ему обеспечено, и усмехнулся: — Я помню, как ты мне на голову с «виллиса» свалился…
— Только не на голову! Не надо! Я на ногах… Твердо…
— Ну ладно, то «виллис», а то театр…
Дядя Викентий попробовал обойти живую преграду, однако офицер с пьяной настойчивостью гнул свое:
— Ну, пускай театр… Я как все! Тут буфет, мировой! Я, как пришел, сразу… Водки!.. А теперь коньяку!.. Пошли, я угощаю!
— Да зачем идти-то… — пробовал протестовать дядя Викентий, однако этот забубенный капитан почему-то вызывал симпатию, да к тому же и упоминание о конь яке в буфете вызвало интерес.
Вероятно, подсознательно капитан уловил эти колебания и бесцеремонно потянул дядю Викентия за рукав.
— Ну, пойдем… Потому как нравишься мне! Я, может, тебе представиться хочу… Как ты там, командующему! На лестнице…
Не обращая внимания на слабое сопротивление, офицер дотащил дядю Викентия до буфета, и перед ними на столе как бы сами по себе возникли два полных стакана.
— Во! Я ж говорю… Коньяк! Как там у вас, у благородных? Чтоб на «ты»?
— На брудершафт… — усмехнулся дядя Викентий.
— Не, это не будем… Слово немецкое, а мне немцы, во! — с пьяной откровенностью заявил капитан и для убедительности провел ладонью по горлу. — Понимаешь, фронт. Ты понимаешь, я знаю… Ордена вон… Еще царские! Уважаю… А за что?
— За взятие Львова… В ту войну.
Дядя Викентий пригубил коньяк и, не удержавшись, сделал пару глотков.
— Ну? Вот дают наши!.. — капитан, глядя на дядю Викентия, хватил сразу с полстакана и сразу же перешел на личное: — И жена у тебя — во! Я видел. А молодой кто, сын?
— Нет, племянник.
— А-а-а… Но вы смотритесь! И жена, видать, тоже из благородных?
— Нет, мещанка львовская… — этот простецкий офицер все больше нравился дяде Викентию, и он, сам того не замечая, то ли под действием коньяка, то ли просто под влиянием минуты, добавил: — Я с ней еще тогда встретился, а теперь вот совсем приехал.
Дядя Викентий, пытаясь разглядеть своих в теат ральной толпе, оглянулся, но капитан снова отвлек его.
— Красиво!.. Предлагаю тост.
— Да ты хоть представься сначала, — хмыкнул дядя Викентий.
— Капитан Петрищенко, Василий Иванович… А вас?
— Викентий Георгиевич.
— Ну что, Викентий Георгиевич, за Победу! За Сталина!
— За Россию! — негромко добавил дядя Викентий и, как водку, одним махом, допил ароматный коньяк.
* * *Миновав путаные переулки старой части города, дядя Викентий вышел на центральный проспект и, машинально глянув вдоль улицы, замер на месте. По асфальтированной полосе проезжей части слаженно троттировали серые в яблоках кони, запряженные в шикарный фаэтон на резиновом ходу.
Темно-красные фасонные вожжи держал в руках старый солдат, грудь которого наверняка звенела от навешанного на нее количества медалей, а за ним, в подкове откинутого верха, сидела молодая, красивая дама, прячась от солнечных лучей под широкими полями модной шляпы. Позади фаэтона, в качестве эскорта, гарцевал на вороном коне стройный офицер.
