Саймон Скэрроу - Римский орел
Флавия рассмеялась. Она, стоя на коленях, перетряхивала носильные вещи мужа, и на полу возле нее высились аккуратные стопки белья.
— Ты выглядишь ужасно. Бурная ночь?
— Да, моя госпожа. Ходил, с товарищами в Гесориакум.
— И когда только вы, молодежь, научитесь умеренности? Впрочем, вряд ли ты явился сюда, чтобы давать объяснения по поводу своих попоек. Сдается мне, ты предпочел бы заглянуть в детскую, которую толькотолько начали оборудовать для моего малыша?
— Я? В детскую?
— Там тебе самое место. По той причине, что надзирать за рабами я поручила Лавинии, а ей, помоему, давно хочется с тобой переговорить. Я же, со своей стороны, осмеливаюсь предположить, что ты хочешь того же. — Флавия подмигнула. — А теперь ступай, у меня куча дел. Пройди в этот коридорчик, найди третий полог слева да постарайся не попадаться никому на глаза.
Ошеломленный Катон проскользнул в коридор, но отыскать нужную секцию не спешил. Как бы ни хотелось ему увидеть Лавинию, в голове его бешено завертелись вопросы. Кто может знать, как вела себя девушка после той ночи? Говорила она о нем с кемнибудь, кроме Флавии, или нет? И потом вполне вероятно, что ей на деле совсем не хочется больше видеться с ним. Ведь она не вернулась к нему, хотя обещала.
У входа в детскую юноша задержался, набрал в грудь воздуху и вошел. За пологом громоздились горы игрушек, диванчиков, стульчиков, сундучков и подушек. Несколько рабов, присев на корточки, угрюмо пытались хоть какнибудь упорядочить весь этот хаос. Лавиния рисовала чтото на маленькой ширме, рука увлеченной своим делом художницы дрогнула, когда Катон нервно кашлянул у нее за спиной.
— Фу, — сердито сказала она. — Кто там дурачится? На голове моей милой коровки теперь изза этого вырос хвост.
— Коровки? — Катон готов был поклясться, что это лошадка.
Лавиния обернулась к нему. На какойто момент выражение ее лица сделалось очень серьезным, и сердце юноши ушло в пятки. Но оно тут же вернулось на место, ибо Лавиния улыбнулась ему.
— Я так волновалась, — сказала она, поднимаясь с колен. — Когда затеялся весь этот переполох, я думала, тебя схватят. Но все обошлось. Ты сумел убежать. Жаль только часового.
— А почему ты не пришла, как сказала?
— Я не смогла. Маленький Тит занедужил. С виду он. правда, казался вполне здоровым, но госпожа Флавия велела мне с ним посидеть, пока она сходит за нужным лекарством. А когда хозяйка вернулась, идти было некуда: началась суматоха. Не могу выразить, что я пережила. Мне жаль. Очень жаль. Правдаправда.
Катон в волнении сжал ее руки.
— Ладно, забыли, — сказал хрипло он. — Главное, с тобой все в порядке. Это удача, что ты задержалась. Тот человек мог накинуться на тебя. И убить. Я, говоря по правде, боялся, что он это сделал.
— Разве там был ктото еще?
— Ну, разумеется. Надеюсь, ты не подумала, что это я уложил часового?
— Нет, но… тогда кто же?
— Не знаю. Он появился внезапно и принялся чтото искать. А увидев меня, выхватил меч. Я увернулся, стал звать на помощь. Тут прибежал часовой, но этот тип набросился на него, нанес удар и скрылся. Я сообразил, что обвинить в всем могут меня, и поспешил взять ноги в руки.
— Понятно.
— А наутро нам дали задание. Я не знал, что с тобой, и весь извелся, зато вчера очень обрадовался, увидев, как ты выходишь из экипажа.
— Правда, обрадовался?
— Конечно.
— Это так приятно. — Лавиния подалась вперед и поцеловала юношу в губы. — Я ведь не безразлична тебе?
Ответом ей был поцелуй, на сей раз затянувшийся. Сердце юноши бешено колотилось, норовя выскочить из груди. Когда наконец их губы разъединились, Катон едва нашел в себе силы вернуться к начатому разговору.
— А часовой… он ведь видел меня. Ты не знаешь ли, что с ним?
— Бедняга умер. В Дурокорторуме. Сегодня мою госпожу известили о том. Скончался, не приходя в себя и не промолвив ни слова. Так что тебе с этой стороны ничто не грозит.
А ктонибудь, кроме Флавии, знает, что я был там в ту ночь?
— Нет. Но легат знает, что я там была. Он нашел мою ленту.
— И что ты ему сказала? — спросил, леденея, Катон.
— Сказала, что по девичьей глупости назначила там любовную встречу, а когда тот, кого я ждала, не явился, отправилась спать. Вот и все. Клянусь, о тебе не было сказано ни словечка:
— Я тебе верю. Но… разве легат не спросил, с кем ты должна была встретиться?
— Спросил, конечно.
— И ты?
— Я сказала — с трибуном Вителлием.
— С Вителлием? Вот тебе раз. Почему?
Катон растерялся, в нем росло беспокойство. Перед его мысленным взором предстал гордый трибун, невозмутимо отдающий приказы в кольце ревущего пламени и наседающих вражеских орд. Что бы там ни было, но попытка очернить такого отважного человека граничила чуть ли не с подлостью, и он еще раз спросил:
— Почему?
— Потому что моя госпожа велела мне назвать его имя. Очевидно, ее муж недолюбливает трибуна… или в чемто подозревает. Во всяком случае, госпожа сказала, что эта роль как раз для него.
— А помоему… — заговорил было Катон, но Лавиния закрыла ему рот поцелуем.
— Тсс! Это все ерунда. Главное, ты теперь вне подозрений. Вот что понастоящему важно. А сейчас, — продолжила она, увлекая его за собой, — поспешим. Времени у нас мало, а успеть нужно многое.
— Постой, что ты имеешь в виду? Почему у нас мало времени?
— Моя госпожа собирается вернуться в Рим. Я еду с ней.
Сердце Катона упало.
— Я буду ждать тебя в Риме, — заверила девушка.
— Еще неизвестно, вернусь ли я туда. Но даже если вернусь, поход может затянуться на годы.
— Может быть, да, а может, и нет. Так или иначе, мы в этом ничего не изменим. А посему, — Лавиния мягко потянула его за руку, — пойдем со мной. Не хочешь же ты упустить предоставленный тебе случай.
— А как же эти? — Катон кивнул на других рабов.
— Им нет дела до нас. А нам до них.
Она увлекла Катона в спальный уголок детской, потом, задернув все занавески, повалила на ворох мягких половиков. Он недвижно лежал, обмирая от сладкого ужаса. Девушка подняла край туники.
— Ну, — спросил она, — на чем мы остановились с тобой в прошлый раз?
ГЛАВА 32
Несколько дней спустя когорты трех мятежных легионов были собраны в спешно возведенном рядом с лагерем земляном амфитеатре. Легионеров пригласили на гладиаторские бои во славу императора, оплаченные Нарциссом и Плавтием, сидевшими с Веспасианом и другими старшими командирами в отдельной, удобной ложе. Весь день на песок арены лилась кровь людей и животных, а зрителей щедро поили вином, так что к концу кровавого представления амфитеатр почти благодушествовал.
