Юрий Корчевский - Защитник Отечества
Свора стала осторожнее, заходили во двор, обтекли дом со всех сторон. Окружают, стало быть, ну-ну.
В кухне раздался треск, я бросился туда. Опричник, выбив окно, лез на кухню. Его подсаживали двое сослуживцев. Выхватив саблю, снёс ему голову и тут же остриём уколол в шею ещё одного. Второй успел отпрянуть. Минус ещё двое.
Света в доме не было, я и в потёмках ориентировался хорошо в знакомой обстановке, а опричники, коли проникнут в дом, пусть помучаются.
Надо посмотреть, что делается во дворе. Прошёл в трапезную; задняя стена была без окон, выходила во двор. Думаю, противник мой не так глуп, чтобы охранять глухую заднюю стену дома. Будут у окон – меня поймать, если сбежать попытаюсь, самим пролезть. Вжался в стену и вышел во двор. И в самом деле – никого, но за углом слышна возня, тихий разговор. Осторожно, по-тихому вытащил саблю и заглянул за угол. У выбитого окна кухни собралось человек пять, подсаживали опричника с секирой в проём. Я бросился на врага и стал рубить налево и направо, застав их врасплох – никто даже саблю из ножен не вытащил. Удар, удар, удар, ещё один.
Из-за угла на крики выбежали с саблями наголо ещё несколько человек. Чёрт с ними – я забежал за угол, и, пока меня не видели, прошёл сквозь стену в дом. Представляю их рожи, когда они завернут за угол, а тут – никого. Я ухмыльнулся. Отминусуем ещё троих – четвёртого только зацепил; хорошо зацепил, но не смертельно.
Чу! В доме уже кто-то есть, но уж точно не друг, натыкается на мебель в потёмках, тихо ругается. Давай-давай – ругайся, мне так слышнее. Я встал в коридоре, рядом с распахнутой дверью и, когда опричник вышел в коридор, причём он перестраховался – ткнул саблей влево и вправо от двери – я прошёл сквозь стену и зашёл ему за спину. Видимо, он что-то почувствовал, попытался повернуться, но мой клинок уже был в его теле. Я подхватил падающее тело и опустил на пол – не стоит привлекать внимание, вдруг он не один. И точно, из соседней комнаты, где раньше спала Варвара, послышались шаги.
– Анисим, нашёл кого-нибудь?
Я цыкнул языком. По голосу меня сразу разоблачат. Спокойно сделал пару шагов к врагу и всадил ему нож в голову, снизу, через челюсть, достав до мозга. Опричник рухнул. Я ощупал тела – оба без кольчуг. Уже хорошо, ведь и убитые мной ранее тоже были без кольчуг. Это облегчало дело – можно смело бить в грудную клетку, а не только в шею и голову. Пожалел всё ж таки царь-батюшка кольчуг да шлёмов для слуг своих. Метёлками вот снабдил, а железа пожалел, понадеявшись на имя своё царское.
Постоял, прислушиваясь. В доме тишина, но вокруг дома какая-то подозрительная возня: надо пойти, поглядеть. Снова через заднюю глухую стену вышел, заглянул за угол. Вот суки! Они из бани таскали дрова и обкладывали дом. Поджечь хотят! Дома мне было жалко, да и имени своего тоже – продал я дом, так неужели армянину достанутся головёшки? Слово ведь я дал, держать надо.
Саблю в ножны, достал из-за пояса топор, выскочил, как чёрт из табакерки. Удар в спину одному – наповал, другому всадил в голову так, что и выдернуть назад не смог. Выхватил саблю, но и остальные опричники, пока я рубил топором, не дремали, бросились скопом ко мне, только мешая друг другу. Удар, защита, отбил направленный в живот удар. На обратном движении снёс пол-лица у врага, сам уколол в живот того, что напирал справа.
Опричники расступились, и вперёд вышли двое. У обоих в руках секиры – такие топорики на длинных древках, как у сулицы. Хреново. Саблей я их не достану, а вот они секирами могут. Я выхватил метательный нож, метнул, удачно – в глаз, но второй успел полоснуть меня, пусть и вскользь, по ноге. Голень обожгло болью, в сапог поползла тёплая струйка. Я метнулся за угол и прошёл сквозь стену. Через разбитое окно были слышны крики:
– Ну-ко, робяты, подсвети факелом! Да он ранен, вот кровь его!
– А куды же он девался?
Пока они недоумевали – куда я исчез, я оторвал от холстины длинную полосу и, не снимая штанины, перевязал себя. Сейчас на рану смотреть некогда – кость не перебита, ходить можно. Коли сосуд крупный не задет, кровь скоро остановится.
Во мне нарастали гнев, ярость, раздражение на фоне усиливающейся боли в ноге. В чём моя вина? Почему целая орава царских дармоедов и охальников хотят меня убить в моём же доме? Я подошёл к выбитому окну и испытал внутри такое же ощущение, как и тогда, когда освобождал от литвинов пленных. Выглянул наружу – точно! Факел горит, а люди – застыли, как скульптуры.
Одним прыжком я выбрался во двор, вихрем пролетел между опричниками, острой дамасской сабелькой отсекая руки, ноги, головы. Я торопился, не зная, сколько мне отпущено времени – минута, две? К моему удивлению, опричников оставалось не так и много, десятка полтора-два. Когда я закончил бойню, саблю густо покрывала кровь. Все ещё стояли на тех местах и в тех позах, где их застигла смерть.
Я присел на крыльцо, затем подскочил и бросился к опричнику, что держал факел. Сейчас он начнёт падать, и факел точнёхонько упадёт на приготовленные дрова. Я выдернул факел из его руки и затоптал.
Тишина и темнота. Вдруг – как будто из ушей вытащили пробки – хрипы умирающих, звук льющейся крови. Успел, но время опять вернулось в своё прежнее русло. А из меня как стержень вынули. Устало обошёл двор, зашёл в дом. Нигде никакого шевеления, одни мёртвые тела. Ну что ж, вы пришли за моей жизнью – тогда должны быть готовы отдать свою, всё честно.
Делать мне здесь больше нечего. Я через силу пошёл на улицу – усталость сковывала движения. Еле взобрался на лошадь опричника, отдышался и направился на пристань. Кушать хотелось ужасно.
Кое-как, чуть не падая с лошади – навалившаяся усталость сказывалась ли или кровопотеря – но, с трудом удерживаясь в седле, добрался до пристани, отыскал ушкуй, бросил лошадь с метлой и собачьей головой у седла прямо на пирсе. На кораблике не спали, ждали меня. Двое матросов выбежали по сходням, помогли подняться на корабль – сам бы я, наверное, и не смог.
– Всё, хозяин. Мои на борту?
– Да, на борту, мы помогли поднять вещи, разместили женщин.
– Отчаливай.
– Может, до утра подождём, ночь всё-таки?
– Отчаливай! Хочешь, чтобы они приехали?
В свете факелов метла выглядела зловеще, а запах тухлятины от собачьей головы ощущался даже на судне. Дважды купцу объяснять не потребовалось, раздались команды, сбросили причальные концы, и на вёслах судно отвалило от берега. Ко мне тут же подбежали мои женщины. Дарья мельком оглядела меня:
– Ты ранен?
– Задело немного.
Я опёрся на плечо Дарьи, проковылял к шатру на носу судна, где разместились женщины, упал на коврик, предусмотрительно взятый Дарьей.
– Даша, дай поесть и попить.
