Уилбур Смит - Ярость
Гарри глядел удивленно и неуверенно. Впервые он заставил Шона отступить и еще не был готов оценить свое достижение.
Шаса подошел и положил руку ему на плечи.
– Знаешь, что я сделаю, герой? Я укреплю эту голову, с глазами и всем остальным, на стене твоей комнаты, – сказал он.
Впервые Шаса заметил на плечах и предплечье Гарри упругие мышцы. Он всегда считал его хлюпиком. Похоже, он никогда раньше по-настоящему не видел своего ребенка.
* * *Потом все неожиданно кончилось, слуги укладывали в грузовики палатки и постели, и впереди замаячила ужасная перспектива отъезда в Вельтевреден. Во время долгого возвращения на шахту Х’ани Шаса пытался поддерживать в сыновьях бодрость рассказами и песнями, но с каждой милей мальчики все больше унывали.
В последний день, когда впереди на горизонте показались отделенные от земли мерцающим тепловым миражом холмы, которые бушмены называли «Местом всей жизни», Шаса спросил:
– Джентльмены, вы решили, что собираетесь делать, когда окончите школу? – Это была скорее попытка подбодрить их, чем серьезный вопрос. – Как ты, Шон?
– Я хочу делать то, что мы делали здесь. Стать охотником, охотником на слонов, как прадедушка Шон.
– Отлично! – согласился Шаса. – Единственная проблема, какую я вижу: ты опоздал на шестьдесят лет.
– Что ж, – сказал Шон. – Тогда я стану военным. Мне нравится стрелять по всем.
Тень скользнула во взгляде Шасы, и он посмотрел на Майкла.
– А ты, Майки?
– Я хочу стать писателем. Работать репортером в газете, а в свободное время писать стихи и большие книги.
– Умрешь с голоду, Майки, – рассмеялся Шаса и повернулся к Гарри, который опирался на спинку сиденья водителя.
– А как ты, герой?
– Я буду делать то, что ты, папа.
– А что я делаю? – с интересом спросил Шаса.
– Ты председатель «Горно-финансовой компании Кортни», и ты всем говоришь, что они должны делать. Вот кем я когда-нибудь стану – председателем «Компании Кортни».
Шаса перестал улыбаться и несколько мгновений молча изучал решительное лицо сына. Потом легко сказал:
– Что ж, выходит, нам с тобой предстоит содержать охотника на слонов и поэта.
И он провел рукой по уже взъерошенным волосам Гарри. Ему больше не требовалось усилий, чтобы приласкать своего гадкого утенка.
* * *Они с песней шли по травянистым равнинам Зулуленда, и было их сто человек. Все из «буйволов», Хендрик Табака лично отбирал их для этого почетного караула. Это были лучшие, и все были одеты в племенные костюмы с перьями, мехами, капюшонами из шкур обезьян и юбочками из коровьих хвостов. С собой они несли только дубинки: племенные традиции строго запрещали использовать в такой день какое бы то ни было металлическое оружие.
Во главе колонны шли Мозес Гама и Хендрик Табака. По такому случаю они тоже отказались от европейских костюмов, но из всех «буйволов» одни шли в шкурах леопарда, что было их правом по рождению. В полумиле за ними поднимали пыль стада скота. Это гнали lobola – выкуп за невесту, двести голов лучшего скота, как договорились. Все пастухи были сыновьями воинов; они проехали триста миль из Витватерсранда в вагонах для скота вместе со своими подопечными. Пастухами командовали Веллингтон и Рейли Табака; на железнодорожной станции Ледибург они выгрузили скот. Как их отец, они отказались от европейской одежды и были в набедренных повязках и вооружены дубинками; они пели и плясали, не позволяя животным разбегаться, оба возбужденные, в полной мере сознающие важность порученного им задания.
Перед ними за небольшим городом Ледибург поднимался высокий откос. Его склоны покрывал густой лес черной акации, и все это была земля Кортни; сюда с холмов падал водопад, окутанный в солнечный день облаком брызг. Все эти десять тысяч акров принадлежали леди Анне Кортни как наследство сэра Гаррика Кортни, и Буре Андерс, дочери генерала Шона Кортни. Однако за водопадом раскинулись сто акров лучшей земли, оставленных по завещанию генералом Шоном Кортни Сангане Динизулу, потому что он, как и его отец Мбежане Динизулу, верно и преданно служил семье.
Дорога множеством поворотов спускалась с откоса. Когда Мозес Гама заслонил глаза и посмотрел вперед, он увидел, что им навстречу движется другой отряд воинов. Их было гораздо больше, не менее пятисот. Как и отряд Мозеса, все они были в одежде своего племени, с султанами из перьев и меха на головах и с военными погремушками на руках и ногах. Оба отряда остановились у подножия откоса и смотрели друг на друга с расстояния в сто шагов, хотя продолжали петь, топать и размахивать оружием.
У всех зулусов были одинаковые щиты, покрытые пятнистой белой и шоколадно-коричневой коровьей шкурой, а на лбу у воинов, державших эти щиты, – полоски такой же кожи; их юбочки и султаны были из белоснежных коровьих хвостов. Выглядели зулусы воинственно и грозно – сплошь рослые мужчины с телами, блестевшими на солнце от пота, глаза их покраснели от пыли и возбуждения, а также от множества горшков с пивом, которые они успели осушить.
Глядя на них, Мозес чувствовал нервный холодок того ужаса, который на протяжении двухсот лет эти люди внушали остальным племенам Африки, и, чтобы подавить его, пел и топал так же громко, как окружавшие его «буйволы». В день своей свадьбы Мозес Гама отринул все манеры и обычаи запада и легко вернулся к своим африканским корням, его сердце билось в унисон с пульсом этого жестокого материка.
Из рядов зулусов против него вышел боец, великолепный мужчина с полоской леопардовой шкуры на лбу – свидетельством того, что он царского рода. Это был один из старших братьев Виктории Динизулу. Мозес знал, что перед ним квалифицированный юрист с обширной практикой в Эшове, столице Зулуленда, но сегодня он явился перед ним африканцем, свирепым и угрожающим, и начал giya – танец вызова.
Он прыгал, и вертелся, и выкрикивал хвалы себе и своей семье, бросая вызов целому свету и тем людям, что стояли против него, а за ним его товарищи били дубинами по обтянутым шкурами щитам, и этот звук был подобен далекому грому; этот звук слышали в последний миг миллионы жертв, это был похоронный звон для свази и коса, буров и британцев в те дни, когда импи Чаки, и Дингаана, и Сетевайо опустошали землю от Исандлавана, Холма Малой Руки, где семьсот британцев погибли, потерпев одно из самых страшных поражений, какое Британия познала в Африке, до «Места плача», на языке буров Weenen, названного так в знак траура по женщинам и детям, погибшим под тот же страшный гул барабанов, когда импи перебрались через реку Тугела, до тысяч других забытых и безымянных мест гибели множества разных племен от рук зулусов.
