Александр Абердин - Провалившийся в прошлое
Однако, несмотря на это, старая Каныпа научила Митяя самому главному приёму ведлания – проникновению в душу человека, животного, рыбы, насекомого, дерева и даже камня, что оказалось не так уж и трудно, но требовало большой концентрации. При этом пожилая ведла, войдя с ним в какой-то контакт, который он определил для себя как психоментальный, по её словам, просто передала ему весь свой талант ведлы и свою силу, но при этом ничего не утеряла сама, сказав:
– Теперь, Митяй, ты настоящий ведл, но ты должен найти свои говорящие камни, правильно их обработать, – как это сделать, они сами скажут тебе, – а если ты очень сильный ведл, то тогда и вовсе примут нужную форму сами. Только после этого ты постигнешь все тайны большого ведловства. Ты очень мудрый ведл, Митяй, и знаешь такое, о чём я не могу даже задуматься. В тебе много природной ведловской силы, и ты щедро наделил ею меня во время нашего общения и открыл мне глаза на очень многие вещи. Возвращайся поскорее, и мы с тобой посидим ещё раз, глядя через пламя ведловского костра глаза в глаза до самого утра.
Нельзя сказать, что сразу после этого у Митяя на всё открылись глаза, но кое-что он стал понимать и, что самое смешное, быстрее всего проник в душу Шишиги. Теперь он мог провести диагностику только по одним звукам, которые та издавала при езде, и с радостью убедился, что Шишига ещё довольно молода и вообще сильная и бодрая девчонка с прочным кузовом, крепкими ногами и здоровым, могучим сердцем. То есть скорая смерть ей не грозит, как и второму сердцу Ижика, простому, как плунжерный насос, и неприхотливому, словно русский солдат. И тот нервный треск, который он порой издаёт, следует отнести не к нему, а к проржавевшему насквозь старому глушаку. Второй глушитель ещё держался бодрячком. Мимоходом Митяй даже придумал, как установить на задние диски венец и смастерить приводы для двух нормальных гребных винтов, и тогда его железная девочка станет носиться по рекам, как катер на подводных крыльях, что также не являлось такой уж и большой фантазией.
Странное дело, но, будучи ещё совсем юным ведлом, он самым капитальным образом продвинулся как автомеханик и теперь доподлинно знал, что именно сможет усилить в конструкции Шишиги, сделав её вообще неубиваемой и чуть ли не вечной.
Ещё он хотел как можно скорее поговорить глазами через пламя костра с Таней, чтобы влить в неё свою ведловскую силу, многому научить, а также почерпнуть знаний и силы от неё. Но больше всего Митяй хотел как можно скорее встретиться с Шашембой. Вот та, по словам старой Каньши, могла дать ему очень многое и без говорящих камней.
Но сначала, как только наступит лето, он должен проплыть вместе с Шашембой вдоль раскрытых реками ладоней земли, то есть, как понял Митяй, галечников, найти на одном из них свои говорящие камни и помочь найти их Шашембе. Та обязательно должна обрести говорящие камни раньше Тани. Из нескольких намёков, сделанных Каньшей, Митяй понял, что ему придётся отправиться в это путешествие вдвоём с Таниной тёткой, да ещё и переспать с ней. Пожилая ведла, помолодев лет на десять после их разговора глазами, сказала, что он поступил правильно, не став спать с даргаларками. Им, дурам, этого не понять, а вот ему сейчас нужно вести себя очень осмотрительно, ведь он только становится ведлом, и если оступится, то падать будет очень больно, и после такого падения Митяй уже никогда не поднимется. Тот новый путь, на который он ступил, не прощает ошибок.
С настроением начать работать совершенно по-новому Митяй вернулся домой в полдень и, едва подъехав к берегу, обомлел. Таня встречала его на берегу не одна, а с пятнадцатью крепкими парнями в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет и мужиками примерно до сороковника, одетыми в лысые меха и далеко не той упитанности, что олроды Денго. В том, что это олроды Шашембы, его не нужно было убеждать ни минуты. Никакие другие олроды здесь не смогли бы появиться. Их, как людей совершенно непригодных к охоте, сожрали бы по дороге хищники. Особенно махайроды, те ведь и на охотников не стеснялись нападать, если их было мало, один-два человека.
Да, выглядели олроды из племени Шашембы не фонтан. Они стояли метрах в двадцати позади Тани, робко переминались с ноги на ногу и не смели поднять глаз на хозяина поместья. Олроды Денго вели себя иначе. Сытые, ухоженные и холёные, они больше всего напоминали Митяю его африканского друга, старшего сержанта его взвода Рустама Алимова. Боевые товарищи даже прозвали их главными куркульмейстерами Российской армии, и неспроста. К его лучшему другу Рустику, татарину-москвичу знатной казанско-куркульской закваски, словно огромным магнитом притягивалось всё мало-мальски ценное имущество в радиусе двухсот километров, и оба его КамАЗа были битком набиты каким угодно добром, оружием и армейским снаряжением. Да уж, олроды Денго, как и Рустик, были готовы смазать ножи, боевые топоры и острия копий жиром, вытопленным хоть из охотников, орали на них нещадно и даже отпускали звонкие затрещины, если видели малейшее пятнышко ржавчины на металле, аккуратно правили лезвия наждаком, привезённым другом Шишиги, и держали марку. На этих же жалко было смотреть, и Митяю даже стало стыдно за Таню, что она относилась к олродам как к низшим существам. Ещё бы, ведь ни в ком из них не было дара охотничьего ведловства, хотя все они, скорее всего, проявили себя как умелые мастера по камню, коже, меху, кости и дереву, но это в племени Тани, где женщины по каким-то странным обстоятельствам оказались в тотально численном меньшинстве, не считалось определяющим признаком в выборе даже сексуального партнёра на одну-единственную ночь. И его девушка повела себя совсем по-хамски: она повернулась к олродам, за их спиной Митяй увидел шатёр из драных шкур, стоящий за пределами крепостной стены, сделала рукой жест, и те попадали на колени, а Таня звонким, весёлым голосом чуть ли не крикнула ему:
– Митяй, я попросила духа реки передать мои слова большой матери Шашембе, и та прислала тебе этих олродов! Теперь они…
Девушка произнесла слово «олродов» так, словно оно звучало несколько иначе – уродов. Митяй, торопливо шагавший к ней от Шишиги, не дал Тане договорить, подхватив её на руки и запечатав ей рот кляпом поцелуя. После чего энергично помахал олродам кистью руки, призывая поскорее встать. Те тихо зашептались и принялись подниматься на ноги, а Митяй с Таней на руках забежал за Шишигу, посадил девушку на понтон и, пристально и строго глядя той в глаза, принялся тихо, но очень строго говорить по-русски:
– Таня, в ночь перед отъездом я рассказал тебе, что такое любовь, и сказал, как сильно люблю тебя. За дни нашей второй разлуки я стал любить тебя ещё сильнее. Ты самое дорогое, что у меня есть, любимая. А теперь послушай, любовь моя: если ты хоть раз унизишь человека, как только что ты это сделала с олродами, то я вырву, выгрызу тебя из своего сердца и выброшу. Тебе суждено стать со мной великой большой матерью, а мне вождём огромного народа, но для этого ты обязана любить всех людей, какими бы они ни были. Я научу любить тебя даже чёрных даргов, моя девочка. То, что эти парни не стали охотниками, вовсе не говорит о том, что они не ведлы. Просто у них совсем другая охота. Любимая, я очень прошу тебя, умоляю, как только мы выйдем к ним из-за Шишиги, ты скажешь этим ребятам, что их прежняя жизнь закончена и теперь они все станут великими ведлами совсем другой охоты. Желательно, чтобы ты рассказала им, какой именно, а я постою и помолчу. Сделай это во имя моей любви, если и ты тоже любишь меня, как и прежде.
