Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т2.
— Будете тонуть, провожу вас прощальным салютом.
— Не утонем сами, испанские пушки помогут. — Фрезер, по мере приближения к Вальдивии, становился всё угрюмее.
Впрочем, дурные предчувствия парадоксальным образом уживались в старом шотландце с детской верой в непогрешимость командира:
— Невозможное — это по ведомству Кокрейна. — делился мастер с Харпером и Шарпом ночью на палубе. Истекали пятые сутки плавания. Назавтра должна была показаться Вальдивия. Адмирал приказал потушить на обоих кораблях все огни, исключая кормовой фонарь «О’Хиггинса». Было договорено: коль тусклый светлячок начнёт отдаляться, «Китти» оповестит «О’Хиггинс» выстрелом одного из двух оставшихся орудий.
— Я был с Кокрейном, когда он взял на абордаж «Гамо». — похвастался Фрезер, — Хотите знать, как всё произошло?
— Да.
— Было это в 1801 году, у Барселоны. Его Милость командовал бригом «Спиди», юркой резвой посудиной с пятьюдесятью двумя отчаюгами и четырнадцатью пушками (по семь на борт, самый крупный калибр — четырёхфунтовики). Какой здравомыслящий моряк дерзнёт на такой скорлупке бросить вызов «Гамо» — испанскому фрегату с тридцатью двумя орудиями и тремя сотнями команды? Но Кокрейн — не здравомыслящий моряк, Кокрейн — дьявол. Он поднял американский флаг, встал с испанцем борт к борту, бабахнул по его палубе из своих игрушечных пушечек и взял на абордаж. Всё заняло меньше полутора часов. У него всегда так. Он не заморачивается: осуществимо-неосуществимо. Он просто делает. А погубили его законники. Связался с ними — и пропал. Его обвинили в биржевых махинациях, о которых он ни сном, ни духом, наняли стряпчих-ловкачей. Наш-то дурашка так был уверен в собственной невиновности, что и на суд-то не явился. Ну, на нём и выспались. В тюрьму упекли.
— И вышибли из благороднейшего Ордена Бани, не забывайте! — Кокрейн подобрался неслышно, как кот, — Очень душещипательная процедура. Вам она знакома, Шарп?
— Нет, мой лорд.
Кокрейн хихикнул:
— Я вас просвещу. Церемония проводится в Вестминстерском аббатстве, в капелле Генриха VII, в те глухие ночные часы, когда на свой богомерзкий промысел выходят разбойники. Темно. Первое, что слышишь, — шорох одежд и шарканье обуви. По спине пробегает холодок отвращения. Очень уж звук похож на царапанье тысяч крысиных коготков и шелест трущихся тысяч тараканьих панцирей. Но это другие крысы и другие тараканы: просто собрались вместе законники, политики, мздоимцы, сводники, продажные шкуры и профессиональные лизоблюды. Пошушукавшись и обнюхав друг у друга под хвостом, они сдирают герб не пришедшегося ко двору простофили с полосы над хорами, где висят гербы, одевают на простофилю шпоры, чтобы тут же срубить их с него топором. Ночью! В аббатстве! Затем глупца пинком швыряют вниз, туда, где уже валяется его гербовое знамя и шпоры, и под ликующий писк всей крысиной стаи взашей выгоняют прочь. Так они выперли меня. Представляете? — Кокрейн поражённо покрутил головой, — Девятнадцатый век! Газовое освещение и паровые машины, а кучка карапузов — переростков как ни в чём ни бывало играет в детские игры! Но однажды я вернусь в Лондон и заставлю сукиных детей повзрослеть. Всех их до единого повешу на балках аббатства за мужские причиндалы!
— Не получится. — встрял Фрезер.
— Почему это? — воинственно покосился на него Кокрейн.
— Они же законники. — объяснил парусный мастер, — Откуда у них мужские причиндалы?
Адмирал засмеялся, оценив шутку, и повёл носом:
— Поднимается ветер, Фрезер. Значит, завтра к вечеру будем на месте.
— Будем, куда денемся…
— Настроены на поражение, Шарп? — спросил стрелка адмирал.
— Скорее, на чудо.
— Что нам чудеса, всё и так проще простого. Туда мы придём за час до заката, когда гарнизон вовсю зевает и мечтает увалиться по койкам. Нас они всерьёз не воспримут: транспорты и транспорты, так что к моменту, когда сгустится тьма, мы уже возьмём штурмом форт Ньеблу. Завтра в это же час мы с вами, Шарп, будем попивать винцо коменданта, закинув ноги на его стол, а утром двинемся по реке и захватим Вальдивию. Два дня, Шарп, и Чили наше. Мы победили.
Звучало легко. Два дня, шесть фортов, две тысячи солдат и Чили в награду.
Впереди светился кормовой фонарь «О’Хиггинса», и в целом мире не осталось света: ни звёзд, ни луны, ни огней суши. Море с рёвом жонглировало двумя корабликами, идущими под началом «дьявола» в сатанинской темени под затянутым чёрными облаками небом навстречу смерти.
Земля обозначилась спустя час после рассвета. К полудню разглядели сигнальную башню на вершине форта Чороко-майо, высшей точки обороны Вальдивии. Мачта семафора, венчавшая башню, пришла в движение, докладывая о двух судах, и вновь замерла.
За три часа до заката Шарп уже ясно различал испанский флаг над фортом Инглез и грохот прибоя, грызущего скалы у «Агуада дель Инглез».
Ни одно судно не торопилось из гавани к «О’Хиггинсу» и «Китти» узнать, кто они такие и что им надо.
— Что я говорил? — прокомментировал Кокрейн, — Болваны.
Двумя часами позже в свете угасающего солнца «О’Хиггинс» и «Китти» шли вдоль скалистого полуострова, прикрывавшего гавань Вальдивии.
Порывистый ветер, разогнавший за день тучи, к вечеру выровнялся. Океан же был не в духе. Огромные водяные валы швыряли «Китти» вверх и вниз, катились вправо и срывали свою злость на тёмных утёсах.
— Согласитесь, Шарп, условия не лучшие для высадки на Агуада дель Инглез. — сказал Кокрейн, рассматривая берег в подзорную трубу, — Вон она, отмель!
— Где?
— Взгляните сами.
Шарп взял предложенную трубу. В зыбком мареве брызг от разбивающихся о берег волн перед стрелком встал первый из фортов Вальдивии.
— Форт Инглез. — подсказал Кокрейн, — Отмель прямо под ним.
Шарп послушно опустил трубу вниз, нашёл пляж и вновь вернулся к форту. Инглез выглядел грознее, чем он помнил по первому посещению Вальдивии: земляной ров, полоса кольев, пушечные амбразуры. Над фортом взвилась низка разноцветных флажков.
— Они нам сигналят. — уведомил Шарп Кокрейна.
— Отвечайте, мистер Альманте! — скомандовал Кокрейн, и юный гардемарин-чилиец поднял череду флажков на рей бизань-мачты. Набор по приказу адмирала не нёс осмысленного сообщения.
— Солнце слепит им глаза, флаги они видят плохо, но, даже если бы разглядели, решили бы, что мы пользуемся новым кодом, который сюда пока не дошёл. Это заставит их нервничать, а нервничающий враг сделал первый шаг к поражению.
Влажно стонали многострадальные помпы, выбрасывая за борт воду. На корме «Китти» переливался золотом испанский флаг.
Перекладины семафора на форте Инглез задёргались.
— Извещает о нашем местоположении другие форты. — заметил Кокрейн.
У правого борта столпились любопытные. На этот раз адмирал не запрещал своим людям показываться на палубе, ведь для мнимых испанских артиллеристов вполне естественен порыв бросить взгляд на новое место службы. Кокрейн распорядился также выставить напоказ четыре девятифунтовых пушки, прихваченных из Пуэрто-Круцеро не ради их огневой мощи, а ради усиления маскировки: орудия призваны были изображать артиллерию Руиса. Кокрейн, вне себя от возбуждения, барабанил пальцами по перилам:
— Сколько ещё?
Фрезер ответил из-за штурвала:
— Час на то, чтобы дойти до входа в бухту, час потом… С учётом течения часа два с половиной.
— Часа два с половиной до чего? — спросил Шарп.
— Час — доволочься до устья гавани, час — до форта Ньебла, плюс полчаса накидываем на противоборство с течением впадающей в бухту реки. Будет уже темно, флаг придётся подсвечивать фонарём, а после начала штурма взойдёт луна. — адмирал потёр ручищи, — Луна и лестницы! Звучит, как название романтической баллады с похищениями возлюбленных и тому подобной белибердой! (На палубе «Китти» были уложены лестницы, сколоченные для штурма стен Ньеблы.)
— Новый сигнал, мой лорд! — довёл до сведения адмирала гардемарин, как обычно на кораблях Кокрейна, по-английски.
— С сего момента, мистер Альманте, по-испански и только по-испански! — Кокрейн не хотел, чтобы их выдало неосторожное английское слово в случае высылки испанцами сторожевого катера, — Добавьте к нашему сообщению срочное требование предоставить капитану сисястую шлюху и привлеките их внимание пушечным выстрелом.
Ухмыляясь, гардемарин начал доставать из ящика флажки и, едва новое послание заполоскалось на ветру, холостой выстрел с кормы поднял с воды чаек.
— Мы беспокоимся! — объяснил Шарпу Кокрейн, — Наш сигнал не поняли — серьёзный повод для тревоги.
— Ещё разок? — задорно предложил мистер Альманте, которому вряд ли было больше тринадцати.
— Куда вы спешите, мистер Альманте? Дайте сеньорам поволноваться всласть!
