Вера Космолинская - Коронованный лев
Колиньи вдруг улыбнулся одними губами.
— Ну, сомневаюсь. Ведь еще в Риме народ умиротворяли хлебом и зрелищами.
— Да, — согласился я, — пока еще умиротворенье есть, все ждут праздника, но чуть после… самим парижанам не очень-то нужна Фландрия, как бы она ни была нужна Франции. Не стоит позволять толпе все портить. На чьей бы стороне эта толпа ни находилась.
Колиньи небрежно кивнул. И вдруг, приподняв бровь, бросил на меня не то пронизывающий, не то просто заинтересованный взгляд.
— Я ведь верно расслышал ваше имя? Де Ла Рош-Шарди?
— Совершенно верно, господин адмирал.
— А генерал де Ла Рош-Шарди де Баньердор?..
— Это мой отец.
Он снова удовлетворенно кивнул.
— Я слышал, что к его словам стоит прислушиваться, даже если он всего лишь рассуждает о самых обычных вещах. И слышал, что эта черта, в некоторой степени, присуща всем в вашем роду?
Я вежливо поклонился.
— Мне трудно об этом судить.
— Как бы то ни было, я буду рад видеть вас снова, если вам что-то придет в голову, — промолвил он с неуловимой усмешкой в углах рта.
— Благодарю, господин адмирал, — сказал я мягко. — Но обычно я предпочитаю писать сонеты.
Адмирал замер с чуть приподнятыми бровями, расслышав в ответе едва завуалированную дерзость, но справедливо решил, что мы в расчете, и мы с Огюстом благополучно откланялись.
Едва мы переступили порог, теперь уже я безостановочно двинулся вперед, к выходу, не обращая никакого внимания, идет Огюст за мной или нет.
Я не заметил, что он действительно отстал. Что ж, его желание держаться сейчас от меня подальше я понимал прекрасно. Да и наверняка он еще не закончил со своими встречами и разговорами, он ведь среди своих. Вот пусть тут и остается. Выйдя на крыльцо, я невольно остановился, ослепленный солнечным светом. С небес лилась ирреальная пронзительная синева. Из-за поворотов и за повороты выглядывали и исчезали проносимые мимо яркие паланкины.
— Послушайте, — услышал я вдруг смутно, но нехорошо знакомый голос, и кто-то с бесящей фамильярностью похлопал меня по плечу.
Я повернулся, готовый размазать этого «кого-то» по стенке, — теперь, когда не нужно было сдерживаться и контролировать себя, я был в ярости, — но увиденное показалось мне таким гротеском, что едва не рассмешило. Рядом со мной оказался один из вчерашних «пуритан» из картографической лавки. Да вовсе и не один — позади него сгрудились угрюмой стайкой и прочие четверо. Старший стоял позади всех, настороженно оглядываясь вокруг и бросая на меня с сомнением мрачные взгляды — пастырь, приглядывающий за своими черными овцами.
— Кажется, мы знакомы?.. — произнес тот, что начал разговор — не тот, чья шпага улетела вчера в угол, в парламентеры был избран некто, кто еще не успел пострадать, и с кем у меня еще почти не было никаких счетов.
— Слава богу, не имею такой чести, — отрезал я неприязненно.
— Что привело вас сюда, сударь? — нахмурившись, осведомился кальвинист, выглядевший сам по себе вполне разумным и вдумчивым человеком.
— Думаю, не то же, что и вас.
— Но вы протестант… — Да неужели? Это что же, попытка извиниться? Если я вдруг пошутил, а на самом деле «свой»?
— Ни в малейшей степени! — сказал я отчетливо, с удовольствием увидев, как он вздрогнул и отшатнулся.
— Ваш тон кажется мне оскорбительным! — заметил он холодно.
— Очень на это надеюсь! — признал я.
— Возмутительно! — подхватил второй, тоже «новенький», помоложе, с очень острыми костистыми чертами лица. — Что же вы тут делаете? Шпионите?
— Разумеется! — Я повернулся ко второму. — Где и когда? Хоть со всеми сразу, хоть по очереди!
— Я был первым, кто спросил! — хмуро заметил первый.
— Как пожелаете, — согласился я с предупредительной угрожающей улыбкой. — Немедленно? Вы все еще полагаете, что земля плоская?
— Разумеется! — выпалил он сквозь зубы, встопорщив рыжеватые усы. Ну, ну, а кажется, кто-то говорил, что рыжина — адская метка? Не для «своих», разумеется. — Недалеко есть очень подходящий пустынный двор…
— Замечательно!
— Так, так, так! — раздался веселый голос д’Обинье, протолкавшегося на крыльцо с другой стороны. — Вижу, тут происходит что-то интересное?! Умираю от любопытства!
— Этот господин — папист, — подал вдруг скрипучий голос старший из пуритан.
— Ага, — небрежно кивнул Обинье. — Я знаю.
— Вы тоже? — возмущенно нахмурился старик.
— А вот это уже оскорбление! — уязвленно воскликнул д’Обинье. — Да как вы смеете? Если бы не ваши годы…
— Да уж, не знать вас в ваших кругах, это чистое преступление, — развеселился я, и д’Обинье рассмеялся вместе со мной, подмигнув мне с самым дружеским расположением.
— Но все же это не причина, — напомнил я. — Причина совсем иная.
— Какая же? — с любопытством спросил подобравшийся в это время поближе Роли.
— Богохульство! — с удовольствием провозгласил старик.
— О, господи, — скучающе зевнул Сидни.
— Да, да, скажите, господа, вы по-прежнему уверены в том, что земля плоская, а не шарообразная?
— Она не может быть шарообразной, это противно господу… — упрямо заладил старик.
— Что?! — заорал Роли так, что у меня уши заложило. — Земля — плоская!.. Проклятье! Эй, виноват, не припомню вашего имени, но если вы не возьмете меня в секунданты, я подерусь с вами от огорчения! Надо же! Плоская!.. — он зачарованно уставился на моих оппонентов как на экзотических птиц.
— Да, она плоская! — заявил, свирепо побагровев, тот из кальвинистов, что заговорил сегодня со мной первым, с таким гордым видом, что ему позавидовал бы и Галилей.
— Бой во имя науки и прогресса! — воскликнул Сидни, очнувшись и развеселившись! Его белокурые, тонкие, прекрасно ухоженные усы возбужденно и смешливо вздрогнули. — Вот это я понимаю!..
— Нет никакой науки! — провозгласил старый пуританин. — Помимо откровения Божьего!
И все посмотрели на него с печальным соболезнованием. Даже столпившиеся было посмотреть что происходит посторонние. Причем, помимо самой собой сколотившейся команды из д’Обинье, Роли и Сидни, все тут же утратили к спору всякий интерес.
— Я с вами! — сказал Сидни. И ясно было, что слово его — кремень.
Кальвинисты принялись переглядываться. Д’Обинье выставил палец, весело считая.
— Раз, два, три, четыре, пять… Так! Есть и на мою долю! А где де Флеррн?
— У него еще какие-то дела, — сказал я равнодушно.
— Отлично, — кивнул д’Обинье. — Пятый не в счет, совестно… столь благородные седины… Что ж, не будем терять времени, чем быстрее мы установим, какой формы земля, тем лучше для священной Истины, плодоносящей лучше, как и всякая женщина, с совлеченными покровами!..
