Николай Дмитриев - Обязан выжить
Он приподнялся на постели и, глядя в задумчивое лицо женщины, начал осторожно гладить ее волосы.
— Ни, любый, для мене ты так и залышився Янчиком, якого я весь час згадувала.
— Хорошо, пусть будет по-твоему, — дядя Викентий ласково улыбнулся. — Так что ты хотела спросить?
— Янчику… — так же тихо повторила Тереза. — А чом ты не прийшов до мене, колы все те бильш-меншь скинчилося? Я ж так чекала на тебе…
— Я хотел… — дядя Викентий откинулся на подуш ку и вдруг посуровевшим голосом четко ответил: — Но сначала не мог. А потом… Понимаешь, мальчик у меня на руках остался. Сестры сын. Куда с ним было через кордоны, да и…
Дядя Викентий не закончил и, только горестно вздохнув, замолк.
— Мальчик… — эхом повторила Тереза и, не удержавшись, спросила: — А где он сейчас?
— Здесь. Офицер в гарнизоне. Он-то меня сюда и вызвал.
— Сюда? — Тереза приподнялась, какое-то время вглядывалась в лицо мужчины и наконец негромко, со значением, произнесла: — Та це ж судьба, Янчику…
Женщина повернулась, удобно, как-то по-домашнему устроилась под боком мужчины, и вдруг молчавшие до сих пор стенные часы, прошипев старым механизмом, начали мелодично отбивать время…
* * *После отъезда Егорыча коммунальная кухня осталась прежней. Все так же чадили керосинки, шумели примусы, переругивались хозяйки, а то, что бывший сосед Егорыча таки отделился и народа здесь стало чуточку меньше, даже не ощущалось.
Примус на одном из столов неожиданно фыркнул, сбивая набок синий язык пламени, и хозяйка, тут же вооружившись иголкой, принялась чистить горелку, остальные начали заинтересованно поглядывать в ее сторону, и за общим шумом никто даже не заметил, как со двора в кухню вошел участковый.
Милиционер окинул привычную картину глазом и зычно поздоровался:
— Здорово, бабы!
Женщина, возившаяся с горелкой, как раз прочистила отверстие и, подняв голову, всплеснула ладонями.
— Ой, Иван Степаныч пришли!
Общее внимание мгновенно перекинулось на участкового, и женщины дружно загалдели:
— Иван Степаныч, ай случилось чего?
— Иван Степаныч, чайку!
— С сахаринчиком, чай, за день намаялись…
За этими словами крылось не только общее уважение к участковому, но и почти не скрываемая женская тяга к мужскому общению. Пожалуй, что-то от этого женского настроения передалось пожилому милиционеру, он не чинясь присел к ближайшему столику, снял свою пропотевшую фуражку и с легкой усмешкой согласился:
— Ну ладно, бабоньки, возьму грех на душу…
Некоторое время он сосредоточенно пил заправленный жженой корочкой кипяток с сахарином, потом покосился на предложенный ему белый сухарик и, вытерев ладонью проступившие на лысине капельки пота, вздохнул:
— Ну, бабоньки, за угощение благодарствую, только не обессудьте, у меня дело.
— Так говори, Иван Степаныч, говори, мы завсегда…
Участковый поставил стакан на стол и прокашлялся.
— Жилец от вас тут выехал…
— Это Егорыч, што ли? — женщины начали переглядываться.
— Ну да, выехал.
— Так, значитца, опознать требуется, нет ли тут кого похожего…
Женщины испуганно замерли, глядя, как освободивши на столе место, участковый неторопливо разложил целый веер фотокарточек, и только когда был положен последний снимок, посыпались несмелые вопросы:
— Иван Степаныч… Неужто с Егорычем что?.. Жалко ж…
— Ох, бабы, бабы… — участковый укоризненно покачал головой. — Конечно, народ вы жалостливый, но, опять же, непонятливый. Ну чего вы всполошились? Вы на карточки глядите. Тут все здоровые, красивые, вон и совсем молодые есть, а вы, эх…
— Ну, извини, Иван Степаныч, если чего, мы ж бестолковые, да и боязно…
— Да чего там, я понимаю… — участковый махнул рукой. — Глядите!
Женщины с неприкрытым интересом принялись рассматривать фотографии, и мгновенно недавний испуг сменился привычным гомоном:
— Не…
— Не он, бабы…
— Не он!
— Егорыч-то — старый тюхтяй, а тут эвон, образованный какой-то, в очках…
— Так и у Егорыча очки!
— Так рази ж такие? А тут вон, с защипкой!
— А молодой-то, молодой!
— Дак, вить, это ж Витек, племяш Егорыча! Он фотку показывал!
— Точно.
— Племяш, да, а он не похож, не…
— Да как не похож? Похож, только моложе ентот…
— Во-во, да где ж это видано, у нас старый жил, а там вдруг молодой заделался.
— А ты — похож, похож… Похож, как ты на артистку!
— А ну, бабы, тихо! — строго прикрикнул участковый, гася начинающуюся ссору в зародыше, и встал.
Потом косо напялил фуражку, поправил ее и только после этого сказал:
— Последний вопрос. Вещи у него были, как уезжал?
— Да какие там вещи! Так, чемодан…
— Ну, не скажи. Он, правда, старый, но хорош… Кожаный, сносу нет!
— А те, что Митька-сосед на вокзал возил?
— Ну да, купил он. Диван с полочкой и стол со шкапчиком, точно…
— Со шкафчиком — это хорошо… — Участковый принялся собирать фотографии.
— Так что случилось-то, Иван Степаныч? — задала вопрос одна из самых любопытных.
— Ну вот, опять за рыбу гроши… — милиционер аккуратно сложил фотографии в потертую дерматиновую сумку и разочарованно заключил: — Сами ж не признали никого. А раз так, не про него и речь… Ну все, прощевайте, бабоньки. Пойду пока…
Обведя строгим взглядом столпившихся вокруг женщин, он проверил, плотно ли застегнута сумка, и твердым шагом пошел к двери.
* * *С улицы долетел пронзительный визг трамвая, сворачивавшего за угол, и начальник, скривившись как от зубной боли, отошел от окна. Вернувшись к столу, он грузно уселся и тяжело посмотрел на стоявшего перед ним капитана.
— Ну что, влипли мы с тобой, друг ситный, а?
— Да… — вздохнул капитан и переступил с ноги на ногу. — Кто б мог подумать…
— А началось-то все… — начальник сокрушенно покачал головой. — С обычной драки, мать их…
Капитан мгновенно сообразил, что же так угнетает хозяина кабинета, и, словно оправдываясь, заго ворил:
— Но как вы решили… Ну, что там, казалось бы… Оговорил с пьяни, и все! А не оставь вы его тогда тут, ой-ой, что могло б быть…
Капитан заметил, что после этих слов лицо начальника сразу просветлело, и уже совсем другим, бодрым голосом заключил:
— Зато теперь главное есть… Связь!
— Это ты верно… Теперь пахать и пахать… — начальник оживился и перешел на деловой тон. — Ладно! Что у тебя там?
— Докладываю, — капитан раскрыл папочку. — Установлено. Контакт у «цветочницы» с «дядей» регулярный. Трижды заявлялся к ней самолично с цветами, букетом.
