Кирилл Кириллов - Булат
Чтобы как-то отвлечься, он стал искать глазами сыночка, любителя бить связанных людей дубинкой по голове. Того видно не было, да и черт с ним, с безумным, меньше опаски. А где ж мореходы с корабля? Неужели поубивали всех? Ан нет, вон двое сидят, связанные за щиколотки лианой. Стукают по древесному стволу каменными топорами. Уже к работе пристроили, значит? Да, вид у них испуганный, покорный. Не просто им ночка прошедшая далась. А вон еще несколько человек. От колодца к дворцу воду носят в плетеных, обмазанных глиной корзинах. Не всех порешили да подъели, ироды черноликие.
К Афанасию подлетела растрепанная старуха. Закатывая глаза и брызгая слюной, она что-то закричала, размахивая суковатой палкой. К ней присоединилась другая. Маленький черный паршивец схватил комок спекшейся в камень земли и швырнул в купца, больно попав ему в плечо. Подскочили еще несколько человек, стали дергать за одежу. Толпе отдадут на растерзание, мелькнула у него в голове жуткая мысль. Зачем тогда держали всю ночь, кормили? Неужели только для этого? Так проще было сразу.
О, слава богу!
Несколько телохранителей тупыми концами копий стали расчищать пространство вокруг Афанасия и его проводников. Некоторые удары, как показалось купцу, могли бы запросто свалить с ног корову, но чернокожим они казались не сильнее щекотки. Отлетев в сторону, они снова легко вскакивали на ноги, правда, больше уже не подходили. Что ж за битье у них во всем, подумалось купцу. Нешто по другому не понимают?
Наконец вокруг пленников образовалось свободное пространство, люди расступились, и в образовавшийся проход прошествовал вождь, горделиво неся седую голову. Остановившись перед Афанасием, он взглянул ему в глаза своими черными бездонными очами. Тверской купец выдержал его взгляд, не показал виду, что все у него внутри сжимается от страха и голова идет кругом от жары и стоящего вокруг запаха.
Вождь усмехнулся, показав острые, будто специально подточенные клыки и обернулся к толпе. Воздел над головой дубинку с круглым навершием и воткнутыми в него острыми кусочками камня. Закричал по-звериному. Ткнул палкой куда-то поверх голов зрителей. Те ответили восторженным воем.
Воины подхватили Афанасия под локти, повлекли сквозь расступающуюся толпу в сторону, указанную булавой вождя. Вытолкнули на небольшую площадку на утесе, с которого сбегали вниз две едва заметные тропки. Подвели Афанасия к правой тропке. Под лопатку кольнуло острие копья.
Вниз столкнут? Так чего ждать? А!.. До купца начала доходить суть происходящего. Внизу было видно, как обе дорожки пересекают ручей и углубляются в лес, где виднелись обтесанные столбы с намотанными на них веревками. Дальше шли какие-то ямы, за ними крутой подъем, оканчивающийся у входа в пещеру. С другой стороны дорожка поворачивала, снова исчезала в небольшой рощице, а потом выходила на долгий подъем, приводивший аккурат на зады дворца, а от него хорошо протоптанной дорогой – обратно на площадь. Расстояние, которое пришлось бы преодолеть двум людям, выйди они на эту дорожку, было одинаковым.
Да тут арена у них, навроде греческого стадиона, догадался купец. Соревнуются тут мужи в воинском или ином каком искусстве. Так, значит, и меня сюда. А чтоб понять, с кем соревноваться, семи пядей во лбу быть не надо.
Под многократно усилившуюся дробь барабанного боя на площадь торжественно вышел сын вождя. Сильный, гордый, на полголовы выше самых рослых воинов. На плечах у него была перьевая мантия, роскошью соперничаюшая с отцовской. Тело умащено благовониями и маслами. На лицо охряной краской нанесены узоры, значительно более тонкие и аккуратные, чем у других деревенских. Его сопровождала стайка девушек с горшками, в коих были масло, вода, еда и еще не пойми что. Один мальчишка держал над воином зонт из пальмовых ветвей на длиннющей палке. Другой – связкой таких же ветвей отгонял слепней. Деревенские встретили появление наследника ревом, в котором мешались восторг и снисхождение толпы к актеру, призванному обеспечить ей зрелище.
Одним движением плеча он скинул мантию на руки девицам и, выждав долгую паузу, обернулся к деревенским. Те ответили ему новыми взрывами пронзительных воплей. С наслаждением искупавшись в народной любви, сын повернулся к отцу и почтительно склонил голову.
Афанасий улыбнулся против воли, подумав, что если бы папаня решил надрать сыночку уши, то ему пришлось бы залезать на лавку. Однако в остальном было не до смеха. Отказаться от салочек с этим громилой возможности не представлялось. Сбежать, наверное, тоже. Наверняка вдоль тропы охрана поставлена. А даже если, конечно, удастся выскользнуть, то перехватят на подходе к побережью, если купцу удастся сориентироваться по незнакомым звездам и выбрать нужное направление, а не заплутать. И если корабль еще не ушел. А соревноваться? В борьбе или бою кулачном, может быть, еще и помогла бы кузнецкая закваска. Афанасий оглядел легкую, тонкокостную, будто созданную для бега фигуру будущего противника. М-да, бегун-то он всегда был средненький. Не самый быстрый и не очень выносливый.
Тем временем вождь подошел к сыну, что-то прошептал ему на ухо, отстранился и вновь поднял булаву. Закатив глаза, он начал выкрикивать отрывистые фразы. Дорого бы дал купец, чтобы понять, о чем говорит вождь, но перетолмачить было некому. Хотя, в общем, чего тут непонятного-то? Судя по рубленым движениям и взмахам булавы, тот рассказывал народу, как его сын запросто победит огромного пришельца и тем самым покажет свою доблесть, запугает соседей, принесет мир и богатство их племени и все прочее, как обычно. А место проигравшего – на одном из кольев в священной пирамиде, да, кстати, его уже и вкопали, подумал купец, рассматривая свежеобтесанный шест, заостренный на конце. Народ внимал вождю благоговейно, хотя наверняка слышал ту историю уже не раз.
Или все-таки попробовать сбежать? Под шумок. А там уж пускай по джунглям ловят. Его и обезьянцы ловили, не выловили, и хорасанцы ловили, не выловили, и…
Воины толкнули Афанасия вперед так, что щелкнула челюсть. Под смех и улюлюканье деревенских он едва смог затормозить на краю площадки, балансируя раскинутыми руками. Принц презрительно оглядел его одежду и шагнул к краю. Согнулся в поясе, стремительный, в любой момент готовый сорваться с места. Выставил вперед руку с открытой ладонью, а вторую отвел назад. Ну, чисто атлет с греческой амфоры. Афанасий попытался встать так же, вызвав новую бурю насмешек.
Барабаны застучали сильнее, тревожнее. Воины позади Афанасия чуть отступили. Вождь вскинул булаву. Выкрикнул что-то. «Один», подумалось Афанасию. До трех считать будет? Или начинать надо, когда булава опустится? А может, до пяти?
