Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию
Астарт на ходу приценивался, кого-то спрашивал, кому-то отвечал, острил, обзывал, кому-то дал пинка и такой же получил в ответ. Юродивые, ремесленники, крестьяне, прорицатели, аристократы, брадобреи, глотатели змей, азартные игроки, водоносы, кукольники, птицеловы, слонялись взад и вперед, выкрикивая на разные голоса, образуя водовороты и штормовые шквалы вокруг зрелищ.
В Тире царствовала весна. Лотки торговцев ломились под тяжестью черешни и апельсинов. По сторонам мощеных улиц — целые россыпи миндаля в свежей зеленой кожуре, ранние сорта абрикосов, а над всем господствовала кряжистая свилеватая трудяга — олива: маслины всюду — в жбанах, кувшинах, тазах, питейных сосудах, противнях, листвяных и тростниковых корзинах. Какие только маслины не увидишь на тирских базарах! Овальные, шаровидные, черные, зеленые, желтые, соленые, маринованные, вяленые, хрустящие, как огурец, и вязкие, как смола, но неизменно обожаемые финикийцами, азиатскими греками, пунийцами, филистимлянами… Ахтой увидел, что Астарт поднял над головой меч.
— Прощай, кусок железа, опившийся кровью! — произнес с чувством финикиец. Скупщик отсчитывал ему звонкие слитки, Астарт говорил под их аккомпанемент: — Клянусь Повелителем Кормчих, моя рука не прольет больше крови. — Он широко улыбнулся. — Разве только это будет кровь жирного каплуна или сладкого барашка.
Потом они ели жареную рыбу, маслины, отваренные в молоке фисташки, пили вино лучших в мире давилен.
Неподалеку от заплеванного бассейна, в котором Ахтой омыл свои натруженные ступни, боролись базарные силачи. Астарт, жуя на ходу, устремился в самую гущу зевак. Египтянин устало склонился на свой мешок и едва не уснул среди базарной сутолоки под крики торговцев и попрошаек. Но вернулся буйный Астарт.
— Ахтой! Смотри, кого я выловил в толпе драчунов! Это же Эред!
И Астарт схватил в объятия рослого белокожего парня, настоящего великана с могучим торсом, огромными плечами и буграми чудовищных мышц, и не без труда оторвал его от земли. Увидев на шее Эреда кожаный обруч раба, Ахтой не удивился. Астарт много рассказывал о своем друге-рабе, с раннего детства выставляемом на базарных поединках. Гигант, ощупывал Астарта, словно не веря своим глазам.
— Астарт, клянусь ногой Геракла, мы опять вместе!..
Эред, профессиональный базарный борец, вне ристалища был на редкость покладистым и даже покорным малым. Его хозяин, дряхлый скиф, пропахший навозом и солодом, приплелся вслед за друзьями, отчаянно скрипя всеми суставами; и заменил кожаный ошейник Эреда на железный.
Конец длинной цепи от ошейника он по-хозяйски намотал на свою иссохшую ручонку.
— А ты, навозный жук, все ползаешь? — удивился Астарт.
— Где? — Хозяин был туговат на слух. — Он мне вместо сына, — добавил скиф и дернул за цепь. — Пошел домой.
Но Эред осторожно, боясь повредить хрупкие пальцы скифа, разжал его кулачок, освободил цепь.
— Нельзя домой, — как неразумному дитя сказал он. — Видят боги, делать там нечего. А здесь — праздник. Пировать будем.
Скиф успокоился и сел на землю, поджидая, когда ему дадут есть. Астарт купил у виноторговца густого финикийского вина, Эред окликнул разносчика фруктов. Вскоре компания стала шумной, словно толпа орущих глашатаев. Пьяный скиф обливался слезами и пел с завываниями дикую песню кочевников. Эред и Астарт обнимались, хохотали, вспоминали прошлое и, похоже, плохо слышали друг друга.
Ахтой чопорно, двумя пальчиками, выбирал самые чистые плоды абрикоса и отправлял их в рот. Жрец поражался Тиру, во многом не похожему на виденные им города. Он больше Иерусалима, в котором доподлинно известно — 50 тысяч жителей. Больше Саиса… Вроде бы поначалу кажется обычным городом в скорлупе крепостных стен со множеством хижин, особняков, дворцов, храмов. И как в обычном городе, у каждого жителя по клочку земли под огород, сад или виноградник, ибо горожане в Азии, Греции и Египте выращивают просо, овощи и фрукты для своих нужд, а кормовые травы для скота. Но чей это город? Ремесленников? Кварталы их обширны и тесны, и ремесленные ряды, где они работают и которые покидают на ночь, заключены в высокие стены, охраняются стражей. Лучшее тягло ремесленников — осел. И в Тире их больше, чем в других городах. Или все-таки это город купцов? Кораблей в гавани много. Но много и коней в Тире — первый признак, что расплодились здесь люди вельможного звания, которым положено ездить на колесницах. Много мулов — значит, торговля по сухопутью столь же привычна для тирян, как и по морю? Рабов и воинов явно меньше, чем в городах Египта. Сказителей, музыкантов и танцовщиц — слишком много. Должно быть, здесь жрецов, и ученых людей тоже достаточно много. Так чей же ты, город, и каково твое истинное лицо? Или лик твой — из множества ярких лоскутьев, под которыми прячется все-таки купец-мореход?
Из шумливого кабачка неподалеку выносили бесчувственные тела тирян, могучих и хилых, старых и молодых. Чернокожие рабы под присмотром хозяина кабачка осторожно складывали их в тень возле бассейна.
— И нас туда! — закричал Астарт, едва ворочая языком.
— Хочу лежать, где народ, — с расстановкой произнес могучий Эред, стоя на коленях, — где лежит великий тирский народ.
Хозяин кабачка засмеялся и приказал рабам перенести друзей к бассейну. Потом обратился к Ахтою на довольно сносном египетском языке:
— Хвала ученому жрецу, посетившему лучший из городов мира. Не соблаговолит ли ученый жрец оставить на память о столь славной встрече подобающую надпись?
Ахтой согласился, и хозяин привел его к саманной стене кабачка, испещренной многими надписями на разных языках. Тут была клинопись вавилонян и ассирийцев, угаритское письмо, перенятое греками и утвердившееся по всем финикийским городам-государствам и колониям, тут были совершенно непонятные знаки северян и островных народов.
— И ты можешь прочитать их, уважаемый? — спросил с благоговением Ахтой.
— О нет, ученый жрец. Грамоте я не обучен. А надписи храню, потому что они привлекают в мое заведение умных и знающих. Для умного человека лишние деньги всегда в тягость, он не знает, что с ними делать. Я помогаю ему освобождаться от них и тем облегчаю его тяжкую участь.
Раб принес жесткую кисть и горшочек с краской.
Когда Ахтой закончил работу, хозяин смиренно попросил прочесть эти чудные знаки, каждый из которых — диковинный рисунок. То были древние письмена времен фараона Хуфу, очень ценимые грамотеями саисского Египта.
— Знай, хозяин: каменные плиты с такой надписью установлены во многих городах Верхнего и Нижнего Египта.
