Понсон дю Террайль - Смерть дикаря
— Мы ведь с вами дружны уже семь лет… не так ли?
— Совершенно верно, любезный граф.
— Вы серьезно ведь были моим другом?
— Сколько мне кажется, я и теперь не переменился… Но, — добавил Фабьен, улыбаясь, — к чему этот церемонный тон, мой милый граф?
— То есть вы хотите сказать — торжественный?
— Пожалуй, хоть и так.
— Дело в том, что завтра в это же время один из ваших друзей — я или господин де Клэ — будет убит.
Фабьен вскочил со стула.
— Вы, кажется, сошли с ума? — сказал он.
— Любезный виконт, я задам вам теперь один серьезный и очень важный для меня вопрос и именем нашей дружбы попрошу вас ответить на него.
— Извольте, граф.
— Третьего дня Роллан де Клэ получил в клубе письмо.
— Да.
— И показал это письмо вашему шурину маркизу де Шамери.
— Это верно.
— Затем вы вырвали его из рук де Клэ…
— И это все правда.
— И сожгли.
Фабьен утвердительно кивнул головой.
— Зачем же вы сожгли его?
Этот вопрос был сделан графом каким-то странным, отрывистым голосом.
— Очень просто — оттого, что Роллан — фат, — ответил Фабьен, доведенный до крайности.
— Гм, это ведь не ответ на мой вопрос, — заметил граф.
— Ну, так потому, что Роллан компрометировал женщину…
— Позвольте заметить вам, что если бы эта женщина была неизвестна вам…
— Вы хотите сказать, что я бы не поступил так?..
— Ну да…
— Положим, что вы и правы.
— Но эту женщину знаете не только вы, но и многие из этих господ — между прочим, и господин Октав…
— Все это очень немудрено, право, Роллан не умеет хранить своих тайн.
— Так согласитесь же, что вы сожгли эту записку не без причины, так как вы находились между людьми, посвященными в эту тайну.
Фабьен не предвидел этого страшного и неоспоримого по логике аргумента; он смутился и не отвечал.
— Вами руководила другая, более уважительная причина, — продолжал граф, — то есть между вами находился муж этой женщины… Виконт, заклинаю вас честью, отвечайте мне!
— Вы правы, — пробормотал почти уничтоженный Фабьен.
— После вашего отъезда я остался у карточного стола. Под этим столом я нашел конверт, в котором господин де Клэ получил это письмо. Я поднял его и узнал почерк моей жены.
Фабьен молчал.
— Я сейчас же воротился домой и показал конверт своей жене. Она вскрикнула от изумления, и этот крик был настолько искренен, что я подумал, что де Клэ — подлец и что он подделался под ее почерк.
— Это опять-таки очень немудрено, — сказал Фабьен, надеясь, что у графа не было других доказательств виновности его жены.
— Позвольте… позвольте, я еще не закончил… жена предложила мне пригласить г. де Клэ, и вы вместе с ним провели у меня этот вечер…
— Я, право, не заметил ни одного слова и ни одного даже взгляда…
— Погодите, погодите…— перебил его граф и рассказал ему в нескольких словах все то, что он только что слышал и что за тем последовало.
Во время этого рассказа он смотрел на Фабьена проницательным, испытующим взглядом, как бы желая проникнуть в сокровенную глубь его мыслей.
У виконта д'Асмолля выступил на лбу холодный пот.
— На свете нет ничего невозможного, — добавил граф, — возможна всегда и ошибка, несмотря даже на очевидность фактов… Но я вспомнил ваш поступок, и непобедимое желание узнать наконец истину вынудило меня ехать к вам…
— Неужели же я должен сказать ее вам?
— Иначе я сейчас же еду к де Клэ и убью его.
— Но, граф!..
— Если же вы подтвердите, что моя жена виновна, я вызову его на дуэль и убью его честно. Если же вы скажете мне, что она невинна, я поверю вам на слово.
Виконт д'Асмолль сидел как на иголках.
— Ну, что же вы молчите? Фабьен глубоко вздохнул.
— Пошлите ваших секундантов к Роллану, — чуть слышно прошептал он.
Граф вздохнул и зашатался.
Эти слова этого честного человека произвели на него действие громового удара, но он почти сейчас же оправился и сказал:
— Хорошо, я вам верю… А у вас есть доказательства?
— К несчастию!..
— Вы видели графиню у Роллана?
— Да.
Это последнее слово Фабьен произнес чуть слышно и глухим голосом.
В это самое время вошел Рокамболь.
Присутствие его становилось здесь больше чем необходимым; оно придавало бодрости Фабьену, который, несмотря на свое нравственное мужество, уже начинал падать духом.
У графа Артова достало еще силы воли протянуть руку вошедшему маркизу.
— Здравствуйте, — сказал он при этом слегка дрожащим голосом.
— Любезный виконт, — продолжал он затем, обращаясь к Фабьену, — вы всегда были мне другом и сейчас доказали мне, что ваши чувства не изменились.
— О, как теперь, так будет и всегда! — проговорил Фабьен.
— Ну, так докажите же мне на деле это…
— Чем?
— Я не попрошу вас, конечно, быть секундантом вашего друга!..
— Прежнего, граф, а теперь я его презираю.
— Нет, я прошу у вас более простой услуги. Мне просто не хочется возвращаться сегодня домой — позвольте мне пробыть до завтра у вас.
— Располагайте моим домом, граф, — сказал Рокамболь.
Тогда граф сел и написал своей жене следующее письмо:
«Графиня!
Вчера и даже сегодня час назад я все еще сомневался… Теперь же сомнение невозможно для меня. Завтра я дерусь с Ролланом де Клэ и надеюсь убить его.
Через час после того я уеду из Франции, если не убьют меня самого… но я не хочу погибнуть от его руки. Я вас любил и прощаю вас.
Граф Артов».Написав эту записку, граф запечатал ее и сказал виконту д'Асмоллю:
— Я оставлю вас ненадолго, мой друг, до свидания… Прощайте, маркиз.
И граф вышел, спокойный по наружности, но с разбитым сердцем.
— Куда прикажете везти? — спросил его извозчик, когда он сел в наемный фиакр.
— Прованская улица! — крикнул граф.
Роллан де Клэ сидел дома. В это утро он получил от Ребекки записку следующего содержания:
«Вы вчера были просто восхитительны, и я награжу вас за это. На всякий случай не уходите из дому до пяти часов, может быть, я успею вырваться хоть на минутку от своего тирана и побывать у вас».
Роллан, повинуясь этому приказанию, отослал даже своего камердинера, чтобы быть совершенно наедине с нею, если она приедет.
В половине второго раздался звонок.
— Это она!.. — проговорил Роллан, вздрогнув, и побежал отворять, но, отперев дверь, он невольно отшатнулся, у него потемнело в глазах… Это была не она, а он… Он, муж — страшный граф Артов.
— Милостивый государь! — сказал ему граф. — Мне нужно сказать вам несколько таких слов, которые я нахожу неудобным говорить здесь на пороге, а потому я прошу позволения войти к вам.
