Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9
III. Мбопа еще раз посещает свой крааль
Задыхаясь, бросился я на траву и лежал некоторое время. Отдохнув немного, я встал и спрятался в высоком тростнике, окружавшем болото. Весь день я пролежал, раздумывая о случившемся. Что мне было делать? Теперь я напоминал шакала, не имеющего даже норы. Если я вернусь к своему племени, меня, без сомнения, убьют как вора и убийцу. Кровь моя будет пролита за кровь Ньямы-колдуна. А этого я вовсе не желал. В эту-то тяжелую минуту я вспомнил Чаку — того мальчика, которому я много лет тому назад дал кружку воды. Я уже не раз слышал о нем. Его имя было известно в стране, его всюду повторяли, и деревья, и трава, казалось, шептали его.
Видение моей матери начинало осуществляться.
С помощью племени мтетва он занял место своего отца Сензангаконы, прогнал племя гвабе, теперь вел войну с Звиде, вождем племени ндвандве, и поклялся стереть его с лица земли. Я вспомнил обещание Чаки возвеличить меня и дать мне благосостояние в тени своей славы и решил бежать к нему.
Мне было жаль только мою сестру Балеку, и я решил взять ее с собой, если только удастся добраться до нее и сообщить ей о моем намерении. Я решил попробовать. Дождавшись темноты, я встал и пополз, как шакал, по направлению к краалю. Когда я дошел до плантации мучного дерева, я остановился. Голод мучил меня, пришлось прежде всего утолить его недозрелыми плодами, а затем продолжать свой путь. Несколько человек сидели у входа одной из хижин, разговаривая у костра. Я подполз ближе, как змея, и спрятался за куст.
Люди не могли видеть меня вне полосы света костра, я же хотел услышать, о чем они говорят.
Как я и предполагал, сидевшие говорили обо мне и, конечно, бранили меня. Они говорили, что убийством такого великого колдуна, как Ньяма, я, несомненно, принесу несчастье всему племени, что племя убитого владельца скота потребует огромного выкупа за нападение на него. Я услышал дальше, что мой отец отдал приказ всему народу начать с завтрашнего утра погоню за мной и умертвить меня, где бы меня ни нашли.
— Ага, — подумал я, — можете охотиться за мной, но охота ваша будет безуспешна!
В эту минуту собака, спокойно лежавшая до того времени у огня, встала и начала нюхать воздух, потом рычать. Я не на шутку перепугался.
— Что это собака рычит? — сказал один из сидевших у огня. — Пойди, посмотри!
Но человек, к которому были обращены эти слова, только что нюхал табак и вовсе не расположен был двигаться.
— Пускай собака сама посмотрит, — ответил он, чихая, — к чему же держать собак, если надо самому ловить вора?
— Ну, пошла вперед, — обратился к собаке первый из говоривших. Собака с лаем бросилась вперед.
В эту минуту я увидел ее. Это была моя собственная собака по кличке Коос — хороший, верный пес. Я не знал, что делать. Собака, почуяв меня, перестала лаять и, прыгая в кустах, нашла меня и стала лизать мое лицо.
— Смирно, Коос! — шепнул я ему. Он покорно улегся у моих ног.
— Куда же это собака девалась? — заговорил первый голос. — Точно ее околдовали. Отчего она вдруг перестала лаять и не идет назад?
— Надо пойти посмотреть! — сказал другой, вставая с копьем в руках.
Я опять страшно испугался, думая, что они поймают меня или же я должен буду снова обратиться в бегство. Но в ту минуту, когда я поднялся, чтобы бежать, большая черная змея проскользнула между людьми и направилась к хижине. Все отскочили в ужасе, но сейчас же кинулись в погоню за змеей, дружно решив, что собака лаяла, без сомнения, на нее.
Это был мой добрый Эхлосе, отец мой, принявший образ змеи, чтобы спасти мне жизнь. Как только люди удалились от меня, я пополз по другой дороге. Коос следовал за мной по пятам.
Я задумал пробраться в свою собственную хижину, достать стрелы, меховое одеяло и попытаться поговорить с Балекой. Моя хижина, очевидно, пуста: в ней никто не спал, кроме меня, а хижина Ньямы находилась несколько правее.
Я дополз до тростниковой изгороди, окружавшей хижину. У открытых ворот никого не было: обязанность закрывать их лежала на мне, а меня не было. Я приказал Коосу лежать смирно, смело дошел до двери моей хижины и прислушался: дыхания не было слышно, похоже, что в хижине никого не было. Тогда я прополз в дверь и стал шарить рукой в поисках моих стрел, фляжки для воды и деревянной подушечки; она была так удачно вырезана, что мне стало жаль оставить ее. Все эти вещи я нашел. Затем я стал искать мое одеяло из шкур, и вдруг рука моя пришла в соприкосновение с чем-то холодным. Я вздрогнул и снова пощупал рукой. Оказалось, то было лицо человека, лицо мертвеца, лицо Ньямы, убитого мною. Вероятно, его положили в мою хижину в ожидании погребения.
О! Тогда я не на шутку струсил. Ньяма мертвый и в потемках — это было гораздо хуже, чем Ньяма живой. Я готов был бежать, когда вдруг услыхал разговор почти рядом с собою, за дверью. Говорили женские голоса. Я тотчас же узнал их, они принадлежали двум женам Ньямы.
Одна из них говорила, что пришла сторожить тело мужа. Таким образом я оказался в западне.
Раньше чем я мог сообразить что-либо, я увидел свет в дверях и по тяжелому дыханию нагибающейся пожилой женщины понял, что вошла главная жена Ньямы. Она присела около тела так, что я не мог выйти из двери, начала плакать и призывать проклятия на мою голову, не зная, что я слушаю ее. Страх заставил мой ум соображать быстрее. Теперь, когда я был не один, я уже не так боялся мертвеца и вспомнил, кстати, какой он был обманщик. «Ладно, — подумал я, — пусть будет обманщиком еще один, последний раз!» Я осторожно просунул руки под его плечи и приподнял так, что тело его оказалось в сидячем положении. Женщина услышала шорох, и в горле ее как будто заклокотало.
— Будешь ли ты сидеть смирно, старая ведьма? — заговорил я, подражая голосу Ньямы. — Неужели ты не можешь оставить меня в покое даже мертвого? — Услышав голос Ньямы, женщина в ужасе отшатнулась и собиралась с духом, чтобы позвать на помощь.
— Как? Ты еще смеешь кричать? — продолжал я тем же голосом. — Так вот же, я научу тебя молчанию!
С этими словами я повалил тело Ньямы прямо на нее. Она потеряла сознание и пришла ли когда-нибудь в себя, не знаю, но на некоторое время, по крайней мере, она была недвижима и для меня безопасна.
Я схватил одеяло из шкур — впоследствии я узнал, что это было лучшее одеяло Ньямы, ценностью в три быка, — и пустился бегом в сопровождении Кооса.
Крааль отца моего, вождя Македамы, находился на расстоянии двухсот шагов от моей хижины. Прорезав себе лазейку в тростниковой изгороди с помощью ассегая, я подполз к хижине, где спала Балека с несколькими своими сестрами от других матерей. Мне было известно, с какой стороны хижины она обыкновенно ложилась. Я лег на бок и очень осторожно начал сверлить дыру в тростнике, покрывавшем хижину. Это заняло много времени — крыша была плотная, — но наконец я одолел ее. И тут я остановился. Мне пришло в голову, что Балека случайно переменила место, и тогда я разбужу не ту, которую мне надо. Я почти отказался от моего замысла, решив, что убегу один, как вдруг услышал, что одна из девушек проснулась и начала плакать как раз на другой стороне хижины.
