Эмилио Сальгари - Морские истории боцмана Катрама
Час спустя поднялась еще одна гигантская волна, и целая гора воды обрушилась на корвет с правого борта. Что случилось потом, я не помню. Судно опрокинулось, волны с неимоверным грохотом устремились через него, а я, ударившись головой обо что-то, в тот же миг потерял сознание.
Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу на дне шлюпки один в пустынном и бурном океане. Как я в шлюпку попал, где были все мои товарищи, этого я не знаю и до сих пор.
Буря отнесла меня далеко от места кораблекрушения, и надежды на спасение не было никакой. Меня носило по морю двенадцать дней, и что я пережил, лучше не рассказывать. За эти дни я съел один из моих башмаков и совершенно обезумел от жажды.
Когда меня подобрал случайный корабль, я был в таком состоянии, что вызывал жалость: кожа да кости — и уже почти без дыхания. О товарищах моих я так ничего и не узнал. Спаслись они или покоятся на дне морском, неизвестно. Но если бы выжил хоть кто-нибудь, я бы услышал, наверное, о нем или однажды где-нибудь встретил. Нет, они погибли все до единого — Нептун никого не простил.
Тыльной стороной ладони папаша Катрам отер слезу, скатившуюся по его пергаментной щеке, и сунул погасшую трубку в карман.
— Как же мне после этого не верить в морского царя!.. — пробормотал он, грустно покачав головой.
— Нет никакого морского царя, — возразил ему капитан. — Все это плод больной фантазии. Наши далекие предки верили в Нептуна, в морских сирен и тому подобную нечисть, но сегодня это просто нелепо.
— А корвет?..
— Увы, просто буря погубила его, Катрам.
— Но та огромная волна…
— Землетрясение, боцман.
— А туча?..
— Что туча? Разве не бывают тучи с тремя, пятью, десятью концами?.. Иди-ка лучше спать, папаша Катрам, и выбрось из головы своего мстительного Нептуна. А освящение водой при переходе через экватор — это просто веселый морской праздник, развлечения ради придуманный моряками. Я и сам с удовольствием приму в нем участие, когда мы к экватору подойдем. Отчего бы и нет, если это доставит всем удовольствие?.. А сейчас иди и выпей на сон грядущий то, что осталось в моей бутылке. Спокойной ночи, папаша Катрам!..
ПОДВОДНЫЙ КОЛОКОЛ
Вечером следующего дня папаша Катрам не сразу появился на палубе. Хотел ли он прежде пошарить в памяти, чтобы припомнить еще одну из этих страшных историй, или же возраст давил на плечи, и нужно было передохнуть и собраться с силами, чтобы начать свой новый рассказ? Кто знает.
Но когда он все-таки поднялся на палубу, мне показалось, что он не в духе. Ни с кем не поздоровался, не взглянул на море, на мачты, не спросил, как дела на борту, а молча уселся на бочонок, скрестил руки на груди и мрачно задумался.
Очевидно, нас ожидала еще более страшная история, поскольку рассказчик был не в том настроении, чтобы нас посмешить. Что же он хранил в своем старом мозгу, набитом предрассудками и суевериями, чем же еще собрался нас поразить?
— Папаша Катрам, — спросил капитан, — что случилось? Отчего у тебя такой похоронный вид?
— Мне грустно, — отвечал старик, тяжело вздохнув.
— Может, мое кипрское нагнало на тебя такую тоску? Если так, я сверну шею тому мошеннику виноторговцу, который продал мне его.
— Нет, ваше кипрское превосходно, капитан.
— Уж не заболел ли ты, папаша Катрам?
Боцман покачал головой, потом медленно поднял глаза и, посмотрев на нас, сказал голосом, вселяющим трепет:
— Верите ли вы в колокола мертвецов?..
Мы переглянулись с удивлением и страхом. О каких это колоколах говорит старик?
Видя, что никто не отвечает, он снова спросил:
— А вы никогда не слышали, чтобы колокол звонил под водой, во время шторма, предвещая несчастье?
— Папаша Катрам, — сказал капитан, — ты шутишь или всерьез?
— Нет, — ответил старик, тряхнув головой, — над этим не шутят… Есть поверье, — продолжал он после некоторого молчания, — что во время бури жертвы моря поднимаются на поверхность и звонят в колокол, а кто услышит этот звон, тот скоро умрет. Вы можете смеяться, если не верите старым морским рассказам, но послушайте сначала — может, и вы тогда поверите в колокол мертвецов. Что касается меня, то я собственными ушами слышал, как он звонит, посреди океана. Не дай Бог вам услышать такое!..
— Ну и мрачную же историю ты собираешься нам рассказать! — заметил капитан. — Если ты будешь продолжать в том же духе, то так перепугаешь моих морячков, что они в первом же порту все разбегутся и никогда больше не выйдут в море.
Папаша Катрам лишь пожал плечами и отпил из стаканчика, чтобы смочить себе язык. Потом раскурил по обыкновению трубку, и при всеобщем внимании начал свой новый рассказ.
— У меня была крепкая дружба с одним матросом-англичанином, с которым мы служили на одном корабле. Человек он был довольно странный, как все его соотечественники, суеверный, как баба, и всегда в мрачноватом настроении. Говорил мало, пил же много, и когда напивался, только и говорил, что о мертвецах. Была у него в мозгу навязчивая мысль, что скоро он умрет, очень скоро.
Каждый раз, когда корабль покидал порт, он возвращался на борт с пустыми карманами, истратив все до последнего гроша, убежденный, что это его последнее плавание, из которого ему уже не вернуться. В остальном это был прекрасный человек и хороший товарищ, который нередко платил за выпивку, угощая своих друзей, и которого все любили. А главное, он был отличный моряк, уважаемый офицерами, и добрый христианин, ибо, хотя он и родился в Англии, но по происхождению был ирландец. А вы знаете, что ирландцы — католики, как и мы.
Звали его… — боцман Катрам поскреб свою голову, словно бы стараясь извлечь из нее ускользающую мысль, потом сказал: — Погодите-ка… память слаба стала, имена в ней не держатся… Да, так и есть… Этого оригинала звали Мортон. Имечко, как видите, невеселое, поэтому, может, он все время и толковал о мертвецах.
Мы в те дни из Южной Америки направились к Маскаренским островам, не помню, на Маврикий или на Реюньон. Мортон, верный своим привычкам, и на этот раз просадил в тавернах Бразилии все свои сбережения, явившись на борт за час до отплытия с пустыми карманами.
Я заметил, что всходил он на борт в очень плохом настроении и что его лицо, усыпанное оспинами, имело похоронный вид; такой же, как у меня недавно, по словам капитана. Видно, предчувствовал свой близкий конец, поскольку этому бедняге так и не довелось больше увидеть ни туманные берега Англии, ни зеленые берега Ирландии.
Однажды днем, или лучше вечером, когда мы находились на палубе и несли вахту, он подскочил ко мне с перекошенным лицом и выкаченными от страха глазами.
