Поль Кок - Вишенка. 1 том
— Ну, потерпи немного, друг мой, — сказала Элодия, — успеем, к тому же ведь еще не все собрались, ты сам видишь.
— Ну так что же? Нам же хуже, если бы ужин был подан, мы бы уже, конечно, не стали дожидаться тех, кто опоздал. А кого нет?
— Зинзинеты и Анжело.
— Ишь ты! Обоих вместе! Как это странно… — захихикала толстая Альбертина. — Хорошо, что между нами нет злоязычных.
— Что ты хочешь этим сказать? — отрываясь от своих расчетов, спросил Фигаро, с некоторого времени имевший счастье пользоваться исключительным благоволением Зинзинеты. — Мне кажется, что ты своему языку даешь-таки порядочную волю.
— Вот дурак-то, вздумал обидеться простой шутке или, быть может, не на шутку ревнуешь?.. Ну, в таком случай, любезный друг, мне жаль тебя! — И, обращаясь к своим товарищам, Альбертина прибавила вполголоса: — Как бы не так, станет Зинзинета с ним церемониться! Не с Анжело свяжется, так с другим, не все ли равно…
Госпожа Гратенбуль, молча улыбнувшись словам дочери, между тем выбрала самый большой стакан.
— Скажи, пожалуйста, Дюрозо, сколько мы выручили чистого барыша в Фонтенебло? — спросил Монтезума задирая нос еще выше прежнего.
— Подожди, сам еще не знаю, дай сосчитать!
— Однако гроза-то собирается не на шутку! — Госпожа Рамбур отошла от окошка. — Я боюсь дольше оставаться тут.
— А я так люблю грозу, — заметил благородный отец, — это благородно, величественно!
— Да, когда сидишь под крышей, так очень величественно, — проворчал Пуссемар, — лишь бы Вертиго чего не надурила там, в конюшне.
— Чего ей там дурить?..
— Да она ведь тоже не любит грозы, прямо как госпожа Рамбур.
— Это еще что за новости? — раздался раздраженный голос почтенной артистки. — Вы находите, что я похожа на Вертиго, лошадь? Прекрасное сравнение, нечего сказать, прелюбезное сравнение! Вы любезнее ничего не могли сказать мне..
— Ну, теперь госпожа Рамбур разобиделась, — шепотом заметила Альбертина, потирая руки. — Ну до чего сегодня все слабонервны!..
— Это оттого, что в воздухе много электричества, — объявляет благородный отец, останавливаясь перед окном.
— Ишь ты! Гранжерал и в электричестве даже толк знает!.. Какой у нас ученый объявился! Я кое в чем тоже толк знаю, моя голубушка; кто был ‘ клерком у нотариуса, тот уж, верно, не осел какой-нибудь…
— Это еще не причина — мало ли ученых ослов!.. Это мне напоминает бедного Дюфло, мужа госпожи Дюфло, первой Лионской виртуозки. Уж на что глуп был, сердечный, а то и дело все ходил за кулисами, с книгою под мышкой, его так и прозвали ученым ослом. Ты ведь, впрочем, знаешь, милый мой Гранжерал, что это я вовсе не на твой счет говорю. Я тебя от души люблю!
— Да ведь я и не обижаюсь нисколько.
— Послушай, Гранжерал, зачем ты не пошел в нотариусы? — поинтересовалась госпожа Рамбур. — Кажется, что может быть лучше этого!
— Конечно! Я и сам знаю. Но что делать — это все проклятая любовь к театру! Уж как страсть одолеет человека, ничем в мире от нее не отвяжешься! Я видел на сцене Флери и с того дня решился, что я тоже буду актером.
— Желала бы я знать, что общего между ним и Флери! — Альбертина прикрыла рот платком, наблюдая за матерью, которая в эту минуту искала, нет ли стакана еще больше.
— Ну как бы там ни было, — продолжала старуха, — а тебе небось все-таки жалко, что ты не попал в нотариусы?
— Да не ему одному жалко, а всем нам, и публике тоже, — прошептала Альбертина.
— О нет, я этого не скажу, я в своей артистической карьере больших неприятностей не видал. Конечно, в другом положении я был бы значительно богаче.
— Ну, это было нетрудно, — пробормотала Альбертина, обращаясь к Дюрозо.
— Но для кого важны любовь к искусству и аплодисменты публики, тому другого богатства не надо!..
— А ужинать мы сегодня положительно-таки не будем! — Кюшо с мрачным видом раскачивался на стуле. — Быть этого не может! Что же этот трактирщик, забыл, что ли, о нас? Голубчик Пуссемар, отчего бы тебе ни заглянуть, что делается на кухне? Вот мило-то было бы с твоей стороны!
— Да, да, Пуссемар, ступайте, ступайте, — прибавила мать Альбертины, — у меня просто судороги в желудке начинаются.
— Иду, господа, иду.
В ту минуту как Пуссемар вышел из залы, в ту же дверь порхнула Зинзинета, напевая какую-то веселую песенку. Фигаро поднял глаза, строго взглянул на Дежазет и насмешливо заметил:
— Нам сегодня что-то необыкновенно весело, видно, на душе есть какая-нибудь радость…
— Да я, кажется, редко когда грустна бываю, — отвечала Зинзинета, поправляя прическу перед зеркалом, с которого сошла почти вся амальгама, поэтому все лица в нем казались зеленоватыми. — Что это с тобой сегодня, Дюрозо? Уж не хочешь ли ты со мною поссориться? Если да, так ты так прямо и говори. Я терпеть не могу придирок и сама всегда действую начистоту. Хочешь, что ли, разойтись со мною? Так говори прямо, мы с тобой сейчас же и покончим!
— Не угодно ли полюбоваться, — прошептала Альбертина. — Ну, если бы я была на месте Дюрозо, я бы знать ее не хотела после этого!
Но Фигаро, в расчет которого, по-видимому, вовсе не входила ссора с Зинзинетой, опять принялся за свои расчеты, проговорив в ответ:
— Те-те-те! Эк вы расходились, сударыня! Должно быть, гроза-то со всех сторон собирается не на шутку! Молчу, молчу, не сердитесь!
— И прекрасно делаешь, что молчишь.
— Ну что же, в конце концов какой результат в Фонтенбло? — спросил Монтезума, вновь переменяя положение и потягиваясь.
— Сейчас, сейчас, заканчиваю.
— Черт знает, что за зеркало! — воскликнула Зинзинета, возясь со множеством цветов и лент, так любимых провинциальными актрисами. — В нем лицо кажется каким-то желто-зеленым!
— Ну, я не знаю, в каком бы зеркале она увидала себя беленькой, — прошептала Элодия, обращаясь к Альбертине.
— Четыреста пятьдесят франков, шестьдесят сантимов чистого барыша! — самодовольно объявил Дюрозо.
— Да, это отлично! — заметила старуха.
— Да, мы имели дело с публикой, достойно сумевшей оценить нас, — сказал Гранжерал.
— О, публика была чудная! — воскликнула Элодия.
— Это тебе потому так кажется, что кто-то бросил дрянной букет! — Зинзинета, вскочив, принялась усердно вальсировать со стулом.
— Этот-то букет дрянной! Вот, душа моя, он был великолепен! Посредине была прелестная камелия.
— Вовсе не камелия, а георгин!
— Нет, камелия!
— Нет, георгин!
— Нет, камелия! А ты бы не отказалась от такого букета!
— Вот хитрость-то! Да если бы мне не на шутку захотелось такого букета, я бы купила его сама и дала бы десять сантимов мальчишке, чтобы он мне его бросил. Вот тебе и вся недолга!
