Михаил Голденков - Три льва
Катажина, обеспокоенная новым загулом своего супруга, тут же бросилась к письменному столу и отписала лист Яну Собесскому:
«Милый мой брат! Приезжай. Успокой Михала. Смерть наших детей, наша с ним размолвка, а теперь и кончина его любимого кузена ввергли моего любимого Михала в хандру и пьянство. Он не видит вокруг себя ни одного доброго человека, как он сам выражается. Но ведь у него есть я и ты, есть Самуэль Кмитич, который сейчас, насколько я знаю, очень занят строительством в Менске и Орше. Приезжай! Прошу тебя. Знаю, у коронного гетмана тоже много забот, но разве дела близких не главная забота истинного шляхтича?»
Собесский приехал немедля. Несвиж он нашел лишь наполовину заселенным со все еще недостроенными домами. Поводом для приезда было не только утешение Михала. С юга шла новая гроза — война с Турцией и казаками.
В начале 1667 года правительства Московии и Речи Посполитой подписали окончательный договор, который вновь разделил на части Русь между тремя государствами: Польшей, Литвой и Московией. Московиты отсудили себе всю Северщину с Черниговом и Старобудом, выбили право оставить за собой на два года Киев. Борьбу против Андросовского договора, вновь разрывавшего Русь, возглавил Петр Дорошенко, который в поиске союзников повернулся в сторону Турции. Дорошенко, впрочем, был далек от того, чтобы объединить все земли русин, но собирался стать лишь гетманом польской части Руси — Подолья. В августе 1667 года султан в письме с сообщением о смерти в Стамбуле польского посла Радзийовского предупреждал короля Яна Казимира, «чтоб не было причинено никакого вреда казакам, которые раньше были подданными короля, но перешли под опеку султана». Это предупреждение повторил в своем письме в 1668 году и Кара Мустафа уже в спину уходящему с трона Яну Казимиру… Турция медленно, но решительно доставала свой ятаган из ножен, чтобы устрашающе тряхнуть им перед носом северного соседа и заполучить обширные земли к северу от Черного моря — лакомый кусочек.
Михал Радзивилл
Но год шел за годом, а черная грозовая туча новой войны пока что не разражалась молниями и громом, стояла на месте, лишь угрожающе полыхая зарницами. Впрочем, Дорошенко с турками и крымскими татарами уже предпринял попытку нападения на коронные войска в Галичине, но, получив достойный отпор, отступил. Турция, готовая, казалось, поддержать крымчан и казаков, странным образом промолчала.
— Может, и обойдется на этот раз. Сколь уж можно! И так тринадцать лет воевали! Матерь Божья не допустит более бед и горя, — говорили друг дружке уставшие от войны литвины. Увы. Новая война уже дышала с юга огненной пастью вновь выползающего из своего логова дракона Фефнира. Петр Дорошенко не шел ни на уступки, ни на соглашения, желая быть гетманом всей правобережной Руси. Дипломатия уперлась в кирпичную стену непонимания друг друга. Дальше уже должны были «договариваться» пушки и мушкеты. И вот Речь Посполитая разрывала отношения с упрямым Дорошенко, рассчитывая на более уступчивого Михайло Ханенко.
— Нынче нельзя повторять ошибок Януша Радзивилла, — говорили почти все в Литве, — нужно самим выдвинуться и начать биться на их территории, не ждать казаков и турок с татарами, пока вновь придут и будут жечь все по третьему разу. И так половина осталась.
Так же думал и коронный гетман Ян Собесский, решивший собрать вокруг себя старую гвардию и вдарить по Дорошенко и его турецкому союзу первым. Коронного гетмана подстегнул и ответ на поздравительный лист в честь избрания нового Папы Римского. В Ватикане на папский престол взошел семидесятидевятилетний Климент X, которого Собесский, как и Михал с королем Польши, не преминули поздравить. И вот Папа отписал ответный лист, в котором поддерживал и Вишневецкого, и Собесского в их праведной войне против новой экспансии османов на христианские земли. Папа обещал поддерживать Речь Посполитую во всем и помочь деньгами в первую очередь…
В Речи Посполитой всегда опасались турецкой Порты. В начале предыдущего столетия крымские татары в течение почти десяти лет прочесывали земли Великого Княжества Литовского, Русского и Жмайтского. И даже наивные знали, что это Турция засылает своих «младших братьев», чтобы прощупать Княжество, найти слабые места для более масштабного удара. В свое время европейцы общими усилиями не пустили осман в Европу, пусть под владычество султанов и угодили болгары, румыны и сербы. Поняв, что с запада далее не пробиться, сельджуки стали прицеливаться к северному пути. Но рейды вассального туркам Крымского ханства показали: у литвинов против ятаганов есть свои хорошие сабли, копья да мушкеты. Тяжелая кавалерия Литвы ровное место оставляла от легкой татарской конницы. Впрочем, до предместий самой Вильны доходили крымчаки, до Менска и Лиды. Немало бед принесли, но, как правило, возвращались обратно в изрядно потрепанном виде и в сильно поредевшем составе, с угрюмыми лицами, оставив множество товарищей в чужой земле. Ну, а ныне турки хорошо знали, чего стоили последних пятнадцать лет Речи Посполитой, чем обошлись Польше войны с казаками, шведами и собственными конфедератами, чего стоил московитский «потоп» Литве. И литвины боялись, страшно боялись, что турки со своими верными псами вновь объявятся. Потому и встревожилась не на шутку вся посполитая шляхта. Что же касается Княжества, то нового сильного удара по своим землям оно бы уж точно не выдержало: ведь по самым скромным подсчетам армия султана насчитывала до двух сотен тысяч человек. С такой армией воевать мало кто горел желанием.
Михала Казимира Галицкий князь застал в полном творческом беспорядке — как его замковых хором с разбросанными по углам деталями одежды, так и его самого. Несвижский князь вышел встречать брата своей жены с недопитой бутылкой французского вина в руке. Его белая рубаха была расстегнута, обнажая грудь. Длинные темно-русые волосы нечесаной копной ниспадали ниже плеч, одутловатое лицо хранило следы бурно проведенных дней и ночей, некогда выразительные почти мальчишеские зеленые глаза под черными соболиными бровями ныне потухли, на щеках синела трехсуточная щетина. Михал Казимир Радзивилл, кто всегда смотрелся значительно моложе своих лет, сейчас, пожалуй, выглядел на свои тридцать пять сполна.
— Да ты, братко, никак собираешься меня догнать! — смеялся Ян, обнимая друга. — Я хорошую пьянку всегда любил!
— Я уж не тот, это верно, — смущенно улыбался Михал, — я грешник и подлец! Я пьяница и лжец!
Катажина Собесская-Радзивилл
