Френсис Мэсон - Золотой адмирал
— Эй, мастер Гудмен, я не меньше вас виню дона Франциско в этой нерешительности, но при любом раскладе я завтра же должен пополнить запас воды в моих бочках или идти в Гипускоа[17] или еще в какой-нибудь ближний порт, где паписты охотнее согласятся на торговлю с вами.
Генри Уайэтт устремил взгляд своих синих глаз на множество пушечных батарей, хмуро глядящих со стен на гавань.
— В таком случае, Джон, я полагаю, что нам было бы лучше сегодня же вечером попытаться уйти отсюда, каким бы сложным ни оказался фарватер.
Фостер просмоленным пальцем выковырял кусочек застрявшей в остатках зубов рыбы.
— Нет нужды мне об этом напоминать, Уолтер. А посему пусть портовые власти еще до захода солнца выбирают: ловить ли им рыбку или убираться из лодки, как говорят рыбаки.
Суперкарго нахмурился, поджав толстые губы.
— Вам бы лучше потерпеть еще немного. Предупреждаю вас, Джон, что почтенная Торговая компания этого не потерпит, ваша робость лишает их барыша.
Капитан «Первоцвета» фыркнул, и его единственный глаз с возмущением уставился на Гудмена поверх ощетинившейся бороды.
— А что мне до вашей Торговой компании, разрази меня гром?! Я отвечаю за судно, не говоря уж о тех двадцати шести мошенниках, которые режутся на нем в кости да почесывают свои немытые туши.
Вахтенный на якоре поднял шум:
— Гей! Корма! От таможни отчалила галера и идет прямо на нас.
Генри Уайэтт отложил деревянную доску для нарезания хлеба, с которой он ел, перешел к левому борту и вскочил на бочку. Сощурив глаза, чтобы лучше видеть в полуденном сиянии солнца, он различил приближающуюся к ним по зеркальной воде небольшую, выкрашенную в красновато-желтый цвет галеру с восемью полуобнаженными гребцами. На корме ее вяло развевался флаг со стоящими на задних лапах геральдическими львами и зубчатыми башнями Арагона и Кастилии.
Уайэтт спустился с бочки на палубу и принялся застегивать пуговицы камзола.
— Какой-то хлыщ из таможни. Уж верно, везет нам лицензию на торговлю.
Как только суденышко с поцарапанными и расщепленными скамейками для гребцов, что говорило о долгой его службе, подошло поближе, ошибка Уайэтта стала очевидной. На его кормовом сиденье, развалясь, сидели двое прекрасно одетых сановников в компании довольно большого числа сопровождающих, обряженных в черные и коричневые цвета торгового люда. Вскоре стало очевидным, что ехал к ним вовсе не какой-то мелкий чиновник из конторы начальника порта, а не кто иной, как его превосходительство Франциско де Эскобар, коррехидор всей Бискайской провинции, в сопровождении двух своих главных офицеров.
Уайэтт узнал этого мрачного дворянина с прямой осанкой — год назад видел, как он возглавлял процессию на празднике тела Христова.
— Поостерегитесь, сеньоры, — подслушал помощник капитана то, что сказал дон Франциско, — многое зависит от результатов ближайшего часа.
Слава Богу за те утомительно-скучные часы, проведенные им в качестве ученика клерка в Каса-де-Обриен-и-Андрада и члена Торговой компании, продающей товары Испании и Португалии. Именно в этом торговом доме он впервые нашел работу после того, как оставил Сент-Неотс, и там в него вбили знаний гораздо больше, чем просто азы разговорного и письменного испанского языка.
Он бросил Каса-де-Обриен-и-Андрада после того, как его непосредственный надзиратель, пьяный вероотступник из Барселоны, пытался ударить его ножом: ему показалось, что Уайэтт выказал неуважение к португальской проститутке, в которой не было никакой особой привлекательности.
Защищаясь, он вынужден был проломить голову этому дураку, а затем завербоваться на первое же судно, уходящее из Лондона. По чистому благоволению судьбы, он оказался на борту «Первоцвета» Джона Фостера.
Еще когда помощник капитана шел к трапу, в нем сильно всколыхнулось сомнение. Почему это такое высокопоставленное лицо, как коррехидор Бискайи, соблаговолило удостоить своим визитом скромное английское купеческое судно? Особенно после двухдневной проволочки?
Пока сокращалось пространство обесцвеченной воды, отделяющее барк от галеры, Уайэтт приказал команде привести в порядок свою одежду и не без некоторой дальновидности отправил нескольких самых растрепанных вниз, с глаз долой.
Его превосходительство дон Франциско де Эскобар, великолепный в своем наряде из зеленых и желтых, плотно обтягивающих ногу штанов и чулков, малинового дублета[18] с брыжами из валенсийских кружев и короткого мавританского плаща из лазурного бархата, стоял, глядя вверх на эту покрытую отложениями корму купеческого судна. На темном, с крупными чертами, лице коррехиода, заостренная седая бородка с усами выглядела почти белой. Тяжелая блестящая цепь из золота, которой хватило бы одной, чтобы купить без труда весь груз «Первоцвета», оттягивала шею.
Как только гребцы, истощенные, с выступающими ребрами парни, перестали грести и суденышко на своем ходу плавно подошло под кормовой подзор барка, офицер в выцветшем красно-синем мундире чопорно испросил разрешения подняться на борт.
— Да, да! Поднимайтесь на борт и добро пожаловать! Давно уж пора, — отозвался Фостер, после чего отдал серию быстрых команд, заставил своих матросов спустить веревочную лестницу, по которой широко улыбающийся коррехидор, его адъютанты и мрачно одетые сопровождающие поднялись наконец на палубу «Первоцвета».
Мастеру Гудмену, лучше всех на судне говорящему по-испански, пятеро строго одетых личностей представились купцами из города, прибывшими поторговаться насчет судового груза. Все как один они выглядели бледными, озабоченными и голодными, хотя вовсе не настолько изголодавшимися, как те несчастные создания, что первыми встретили «Первоцвет».
Так или иначе, эти чопорные парни в темных костюмах показались Генри Уайэтту менее раболепными, менее дружелюбными, чем те купцы, что посетили их барк во время прошлого плавания. Коррехидор вел себя очень сдержанно и сосредоточил значительную долю своего внимания на шести заржавевших пушках барка.
— Добро пожаловать к нам на судно, — прогудел Джон Фостер и отвесил низкий поклон, как и следовало поступать простолюдину в присутствии высоких сановников. Он даже отчистил от пятен соуса свой байковый сюртук и в честь высокопоставленных особ где-то раздобыл круглую шляпу из небесно-голубой кожи. В конце концов, дон Франциско де Эскобар был главным наместником короля, поставленным над провинцией Бискайи, богатой прибрежной областью, включавшей в себя свыше сотни городов, деревень и второстепенных портов.
На ют поспешно вынесли[19] снизу бочку крепкого английского пива, и золотистое его тепло казалось вполне приемлемым — при том, что угощение Фостера подавалось в уродливых кружках из вощеной кожи, вряд ли способствующей улучшению его вкуса.
