Роберт Святополк-Мирский - Порубежная война
Медведев вышел за кремлевские ворота, сел на коня, с которым ожидал его Гаврилко Неверов, сопровождающий на этот раз хозяина в Москву, и они поскакали к себе домой на Угру.
Но прежде чем сеть в седло, Медведев бережно спрятал в своем тайнике — наконечнике ножен дедовского меча — драгоценный подарок: маленький букетик подснежников, собранных нежными ручками великой княжны Олены…
И точно так же, как когда-то, удаляясь от Москвы, Василий, улыбался, вслушиваясь в летящий далеко за город радостный многоголосый перезвон тысяч церковных колоколов, но только на этот раз, в отличие от прежнего, он точно знал, что звучат они в честь спасения великой княжны, а, стало быть — хотя бы отчасти, хотя бы немножко, хотя бы чуть-чуть — но и в его честь…
Часть первая
РАСПРЯ
Глава первая
ДВОРЯНИН АРИСТОТЕЛЕВ
Год 1486 запомнился русской истории двумя событиями — одним незначительным, даже забавным, и записей о нем сохранилось множество, вторым значительным и печальным, но о нем, вопреки всякой логике, неизвестно решительно ничего.
Первое — приезд в Москву странствующего рыцаря Николаса Поппеля, описанный подробно.
Второе — смерть человека, построившего Успенский собор — чудо кремлевской архитектуры и поныне восхищающее миллионы людей; отчеканившего едва ли не первые золотые монеты Великого московского княжества; наконец создавшего, быть может, самые современные и самые скорострельные по тем временам пушки, которые так хорошо показали себя во время осады Новгорода и Твери, а особенно во время Великого Стояния на Угре.
Некоторые даже утверждали, что не будь этих пушек — не было бы и самого стояния — перешли бы реку ордынцы…
И вот в русской истории смерть такого человека — знаменитого архитектора и оружейника Аристотеля Фиорованти проходит настолько незамеченной, что о ней неизвестно ничего. Ну, просто, решительно ничего: ни в какой день, какого месяца, это случилось, ни, как и отчего он умер, ни где погребен, да и вообще об этом упоминается лишь мимоходом: «…где-то около года 1486 скончался…»
И это все, что мы сегодня знаем о смерти Мастера…
…Великая княгиня Софья Фоминична пригласила к себе Аристотеля Фиорованти и его сына Андреа, заранее назначив для себя этот день, и потому подготовилась к встрече основательно.
Она надела одно из самых роскошных золототканых парчовых платьев, в которых появлялась обычно во время торжественных приемов, ее придворные девушки — или, как она любила называть их на европейский манер, фрейлины — Береника и Паола постарались и сделали своей госпоже необыкновенно красивую прическу, которая, впрочем, в местных условиях большого значения не имела, поскольку здесь принято было надевать на голову так называемый волосник, а затем поверх него головной убор (с непокрытой головой женщине неприлично появляться), но Софье доставлял удовольствие тот факт, что она сама знает, какая великолепная прическа спрятана под всем этим.
— Береника, принеси мне шкатулку с перстнями для пожалований — последний я подарила Медведеву, храни его Господь, за то, что он таким чудесным образом появился под стеной и спас нашу бедную Оленку. Сейчас мне надо будет пожаловать Андреа, а мой палец пуст. — Она протянула руки: не считая больших, семь пальцев из восьми были украшены дорогими византийскими перстнями — подарками отца, матери, дяди-императора, тетки, но мизинец левой руки был свободен и на него Софья, подсмотрев еще в юности этот обычай у итальянских княгинь, надевала перстень, специально предназначенный для пожалования кому-либо — а такие случаи в жизни царственных особ возникают довольно часто — вспомнить только недавний случай с Медведевым — и как только один перстень был кому-то подарен, следовало немедленно надеть на палец другой, специально для этой цели предназначенный.
Береника открыла перед Великой княгиней шкатулку, в которой находилось несколько десятков разнообразных перстней с драгоценными камнями, и Софья, порывшись в них, выбрала:
— Пожалую Андреа вот этим, с ониксом, чтоб хранил его от зависти недругов в будущей нелегкой жизни.
Полюбовавшись перстнем на пальце, она спросила:
— Они уже здесь?
— Да, государыня, — ответила Паола.
— Как здоровье нашего дорогого Саввы? — озабоченно спросила Великая княгиня, как бы вдруг вспомнив.
— Государыня, — ответила Береника, — вчера у него был жар, но сегодня уже лучше. После того как немецкого доктора Антона не стало, мы обратились к нашему придворному лекарю Джордано, и он изготовил какую-то микстуру. Сегодня Савве стало гораздо лучше. Я думаю, что завтра он вновь сможет смешить тебя, государыня, так же как и нас всех.
Софья едва заметно улыбнулась своей загадочной улыбкой.
— Жаль, он бы сейчас славно потешил моих дорогих гостей. Паола, поставь на стол вон тот кувшин с вином и серебряные кубки, а ты, Береника, принеси мою любимую дыню.
Когда все поручения были исполнены, Великая княгиня распорядилась:
— Теперь оставьте меня одну. И через несколько минут пригласите первым Андреа. Путь кто-нибудь из вас посидит тем временем с Аристотелем. А его впустите ко мне лишь после того, как выйдет сын.
Оставшись одна, Софья вздохнула и задумалась.
Ну, вот и настал этот день, мой милый, славный Аристотель… Как жаль что тебе не сорок… Впрочем, и так ты сделал достаточно много для того, чтобы имя твое навсегда осталось в истории этой земли…
Очень неприятное событие произошло в прошлом году перед самым походом Великого князя на Тверь.
Заболел татарский царевич Каракуча, сын Касимовского служилого хана Даньяра, и пригласили к нему немецкого лекаря Антона — самого лучшего кремлевского медика.
Но что-то пошло не так, Антон Каракучу лечил неудачно, и принц спустя неделю скончался. Иван Васильевич, похваставший перед своими служилыми татарскими князьями, что у него при дворе, дескать, лучшие специалисты Европы, почувствовал себя смертельно оскорбленным. Ну, где это слыхано, скажите, чтобы хороший лекарь не мог излечить совсем молодого человека?! Ну ладно бы старец какой — тут уж сам Господь решает, но чтоб юноша в расцвете сил…
Сильно осерчав и решив, что немец Антон — лекарь совершенно никчемный, а также, желая загладить свою невольную вину перед родителями молодого человека, Иван Васильевич сделал широкий жест и отдал несчастного немца в полное распоряжение семьи покойного, согласно простому и справедливому принципу: жизнь за жизнь.
Родители и родственники юноши, правоверные мусульмане, оказались, однако, людьми отнюдь не столь кровожадными, как думал о них Великий князь, и потребовали с немца всего лишь выкуп за жизнь Каракучи в сумме, которую иноземный лекарь хоть и с трудом, но мог выплатить.
