Александр Дюма - Мадам де Шамбле
— О сударыня! — воскликнул я с грустью. — Вот воспоминание, которое никто не вправе перечеркнуть.
— Друг мой, — отвечала Эдмея, — это больше чем воспоминание, это вечный укор совести.
Я резко встал и нетвердой походкой подошел к платану, а затем прислонился к дереву головой, почти не осознавая, что делаю.
Никогда еще я не испытывал столь жгучей и мучительной ревности.
Эдмея, не говоря ни слова, ненадолго оставила меня наедине с обуревавшим меня чувством, а затем тихо подошла ко мне и оперлась на мое плечо.
— Да поймите же, — сказал я, обернувшись к ней, — поймите, что этот человек был самим совершенством.
— Несомненно, — отвечала Эдмея, — потому-то Бог отпустил ему так мало времени на земле.
— Эдмея, — сказал я, — у меня нет достоинств господина де Монтиньи, но я клянусь любить вас так же сильно, как он.
— В таком случае, — печально возразила графиня, — мне суждено сделать несчастными двух людей вместо одного!
XXV
Я слушал г-жу де Шамбле, прислонившись к платану; она стояла рядом со мной, взяв меня под руку, и я прижимал ее руку к своему сердцу.
Мой подбородок находился возле лба Эдмеи, и ее волосы, развевавшиеся от ночного ветерка, слегка касались моего лица.
Странный и приятный аромат, исходивший от графини, в котором чувствовались запах фиалки и герани, кружил мне голову.
Неистовое волнение, охватившее меня на короткое время, постепенно утихло, сменившись невыразимым блаженством.
Моя грудь вздымалась от неведомых желаний, исполненных божественной неги, с которой не могло сравниться ни одно из чувств, владевших мной прежде.
Я поднял глаза к Небу и дважды воскликнул с благодарностью:
— Боже мой! Боже мой!
— Друг, — произнесла графиня.
— О Эдмея! — вскричал я. — Каким неземным очарованием наделил вас Господь!.. Вы еще не ангел, ибо, к счастью, лишены крыльев, но, наверное, уже не просто женщина. Вы взяли у природы все самое прелестное: аромат цветка, нежный голос птицы, поэтичную грусть ночи… Вы одно из загадочных созданий с человеческими и божественными чертами одновременно, призванных служить посредниками между землей и Небом, а ясновидение, сверхъестественный дар, ниспосланный вам Богом, на мой взгляд, прекраснейшее проявление его бесконечной благодати. О Эдмея, Эдмея! Я не только люблю вас, я преклоняюсь перед вами.
Опустившись к ногам графини, я поцеловал край ее платья.
Любая другая женщина отстранилась бы или оттолкнула меня.
Эдмея же, напротив, не двинулась с места и нежно положила руку на мою голову.
— Друг, — произнесла она чрезвычайно мягким голосом, — быть может, когда-нибудь вы узнаете, почему я могу безропотно внимать вашим словам. Моя жизнь — всего лишь продолжительная загадка и необъяснимая тайна; я часто спрашиваю себя, была ли цепь событий, повлиявших на мою судьбу, игрою случая или шуткой Провидения. Помните лишь одно и поверьте мне — я могу признаться вам в этом, не таясь, Макс — так вот, мне скоро исполнится двадцать три года, и единственный благословенный час, единственный счастливый миг за всю свою жизнь я только что пережила на этой скамейке, возле этих деревьев. Встаньте, Макс, большего вы и не желали, не так ли?
— О, Бог тому свидетель, — воскликнул я, — это превосходит все мои ожидания!
Графиня улыбнулась.
— Вы смотрите на меня с удивлением, — продолжала она, — но я могу сказать вам только одно: я вправе сделать вам такое признание, так как из-за него никто не почувствует себя обделенным.
— Эдмея, если бы я попросил вас закончить свой рассказ, вы бы это сделали? — осведомился я.
— Охотно, это будет недолго, — ответила графиня со странной улыбкой, причину которой я не смог понять. — Через полтора года после смерти господина де Монтиньи, пресытившись однообразной монастырской жизнью, я вышла замуж за господина де Шамбле.
— Кто же устроил этот брак? — спросил я.
Та же странная улыбка вновь показалась на лице графини.
— Он, — сказала Эдмея.
— Кто он? — переспросил я.
— Священник.
— Как же он мог, любя вас и столь сильно ревнуя к господину де Монтиньи, выдать вас замуж за другого?
— Друг мой, — ответила г-жа де Шамбле с прежней улыбкой и столь же странным тоном, — это секрет господина де Шамбле, а не мой. Позвольте мне сохранить его.
Затем, догадываясь, что я собираюсь продолжать расспросы, графиня сказала, протянув мне обе руки для поцелуя:
— Прощайте, Макс; уже пробило час ночи, нам пора расстаться.
Я понял, что не вправе удерживать Эдмею — мне и так удалось добиться от нее в этот чудесный вечер большего, чем я смел надеяться. Поэтому я не стал настаивать, а лишь прикоснулся губами к ее рукам и прошептал:
— Навеки, не так ли? Навеки!
Прощаясь, я даже не прибавил: «До завтра!», почувствовав во время соединившего нас объятия, что наши сердца бьются в одном ритме.
Вернувшись минут через десять в гостиницу, я и не подумал ложиться, а расположился в кресле у окна и принялся мысленно воскрешать дивный вечер и встречу с Эдмеей. Я перебирал в памяти странные события жизни девочки, выросшей в одиночестве, под надзором своего злого гения, спрашивая себя, что за неведомые заслуги позволили г-ну де Шамбле стать мужем этого прелестного создания, которое он, по-видимому, совершенно не ценил, а также пытался разгадать секрет графа, о чем не стала мне говорить Эдмея, не желавшая выдавать чужую тайну.
Я предавался этим раздумьям, как вдруг кто-то с улицы дважды окликнул меня по имени.
Выглянув в окно, я увидел старую Жозефину, озаренную светом луны.
— Ах, Боже мой, — воскликнул я, — не стряслось ли беды с госпожой де Шамбле?
— Нет, — отвечала кормилица, — но она хочет немедленно с вами говорить.
— Со мной?
— Да, с вами, поэтому я и пришла.
— Милости прошу! Я сейчас спущусь.
Я бросился к лестнице и в мгновение ока оказался рядом с Жозефиной.
— Что случилось? — спросил я.
— Ничего страшного, как я надеюсь.
— И все же?
— Я поджидала мою бедную милую крошку, чтобы раздеть ее и уложить в постель, как и раньше, когда ей было десять лет. Эдмея вернулась спокойной и казалась очень счастливой, но, перед тем как лечь спать, ужасно разволновалась и ушла в свою маленькую комнату, попросив меня подождать в большой комнате. Через пять минут она вышла оттуда, побледнев еще сильнее, и выглядела более озабоченной, чем прежде.
«Милая Жозефина, — сказала она, — я прошу прощения за хлопоты, которые собираюсь тебе доставить».
В ответ я лишь пожала плечами: сами понимаете, что хлопотать для нее приятнее, чем веселиться ради других.
