Ши Юй-Кунь - ТРОЕ ХРАБРЫХ, ПЯТЕРО СПРАВЕДЛИВЫХ
К северу от ямыня находился трактир «Башня встречи бессмертных». Туда и направились Бао Син со слугой.
За столиком возле окна сидели двое: голубоглазый молодой человек с рыжей бородкой и богатырского вида юноша, настоящий красавец.
Вы спросите, что это были за люди? Один Храбрец с Севера Оуян Чунь, прозванный Краснобородым. Другой — известный уже вам Дин Чжао-лань.
В это время в трактир вошли молодой господин со стариком, вслед за ними появился какой-то мужчина, тащивший за собой плачущего мальчонку, а потом старик. Старик упал перед мужчиной на колени.
— Не гневайтесь, почтенный! Я верну все, до последнего гроша. Только не забирайте мальчика!
— Мальчишку я взял в залог. Когда расплатишься, возьмешь его.
— Мальчик мне не родной, его оставил у меня на время его дядя, что я скажу господину, когда он вернется?
— Пошел вон, надоел! — крикнул мужчина. — Продашь лавку и через три дня выкупишь мальчишку.
К мужчине подошел молодой человек, тот, что явился со стариком слугой.
— Извините за беспокойство, уважаемый брат! Я — Ни Цзи-цзу, студент. Позвольте узнать, о чем спор?
Выяснив, в чем дело, студент уплатил долг старика, и тот, низко кланяясь, не переставал благодарить своего благодетеля.
— Как вас зовут, почтенный? — спросил студент.
— Чжаном я прозываюсь, держу в этом селении небольшой трактир. Три года назад задолжал владельцу селения Тайсуйчжуан пять лян серебра. Два вернул, а он, злодей, все равно начисляет проценты с пяти лян!
Слышавший этот разговор Дин Старший пригласил старика к столу и стал расспрашивать его о Тайсуйчжуане. Старик рассказал, какие беззакония творит старший владелец усадьбы Ма Ган, пользуясь покровительством главного дворцового управителя Ма Чао-сяня. Храбрец с Севера сидел рядом, но делал вид, будто это его не касается.
Если вам интересно узнать, какие события произошли Дальше, прочтите следующую главу.
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ
Краснобородый Оуян Чунь решает разделаться с Ма Таном. Дин Чжао-лань при неожиданных обстоятельствах встречается с Лун Тао
Как только старик ушел, Дин Старший обратился к Храбрецу с Севера Оуян Чуню.
Что скажете, брат, о наглости хозяина здешних мест? — Давайте лучше выпьем, — отмахнулся Оуян Чунь.
— Но ведь мы с вами, дорогой брат, превыше всего ценим благородство и справедливость, так отчего бы нам не убрать его?
— Не говорите так, мудрый брат! Ведь даже у окон есть уши!
«Ну и храбрец! — подумал Дин Старший. — Украду-ка я ночью его меч, тогда узнает, кто я», — решил он про себя, а вслух сказал:
— Пожалуй, вы правы, дорогой брат. — Давайте лучше пить и есть.
— Охотно, — ответил Храбрец с Севера. — Я изрядно проголодался.
Они быстро поели, расплатились и вышли из трактира. Близился полдень. Дин Старший притворился пьяным и сказал:
— Может, заночуем здесь? А то ноги что-то не идут.
— Можно и заночевать, — ответил Храбрец с Севера.
Дину Старшему только это и нужно было.
Ночью, как только наступила вторая стража, Дин Старший тихонько встал с постели, снял со стены меч Храбреца и выскользнул за дверь. Храбрец продолжал храпеть. Дин Старший побежал к усадьбе, перемахнул через высокую стену, затем влез на стену, облицованную черепицей, с нее перебрался на крышу флигеля, а оттуда на крышу главного дома. Отсюда было хорошо видно, что делается внутри. По дому сновали слуги и служанки с подносами, полными яств, смеялись и переговаривались. Наложницы наперебой потчевали своего господина, а он, смеясь, говорил:
— Сколько вас? Восемь? Пусть каждая поднесет по кубку — мы выпьем до дна!
Дин Старший, ухватившись за столб, спрыгнул на землю и огляделся: вокруг ни души. Заглянул в зал. Там, в окружении наложниц, восседал на возвышении человек лет тридцати. Дин Старший в гневе потянулся за мечом, но только в ножнах его не оказалось. «Наверно, выронил, когда по крыше шел», — подумал Дин Старший. Неподалеку блеснул свет фонаря. Безоружный, Дин решил укрыться за каменной плитой. Вдруг в зале наступила тишина, и из дверей, толкая друг друга, выбежали испуганные наложницы.
— Беда! Оборотень унес голову нашего господина!
Поднялся переполох.
«Видно, чаша терпения неба переполнилась, и оно послало злодею заслуженную кару, — подумал Дин Старший. — Мне здесь больше делать нечего, надо возвращаться в храм».
Но едва Дин перелез через ограду, как на него набросился здоровенный детина с палкой, однако в этот момент кто-то сбил детину с ног, бросив в него увесистый круглый предмет. Неизвестный спаситель оказался не кем иным, как Храбрецом с Севера Оуян Чунем, которого Дин поначалу счел ни на что не способным трусом.
— Хуа Ху-де! — завопил в это время детина. — Я отомщу тебе за убийство брата!
— Должно быть, парень рехнулся, — пожал плечами Дин Старший, — принял меня за какого-то Хуа Ху-де.
— А кто же ты? — воскликнул детина.
— Я — Чжао-лань.
— Простите, обознался!
Детина поднялся, отряхнул пыль с одежды и, заметив на ней пятна крови, удивился:
— Откуда это?
Дин Старший поглядел на отрубленную голову, валявшуюся на земле, и все понял.
Они отошли от стены, и Дин Старший спросил:
— Кто вы?
— Я — Лун Тао, и я поклялся ему отомстить. Но он неуловим. Нынче мне сказали, что кто-то пробрался в дом Ма Гана. Я решил, что это Хуа Ху-де, захватил дубину и прибежал сюда, но, как видите, мне опять не повезло. А скажите, не вы ли господин из Мохуацуня?
— Да, я и есть, — подтвердил Дин Старший.
— Давно мечтал встретиться с вами! — воскликнул Лун Тао. — А это что за господин?
— Это господин Оуян Чунь.
— Краснобородый Храбрец с Севера?!
— Он самый.
— Замечательно! Я попрошу его помочь мне отомстить за брата!
Лун Тао опустился на колени, но Дин Старший его поднял.
— Встаньте, в этом нет надобности!
— Господа, а знаете ли вы, что я служу в ямыне? — вдруг заявил Лун Тао. — Не далее как вчера начальник уезда приказал мне взять под стражу Ма Гана, а я решил воспользоваться случаем и отомстить Хуа Ху-де.
— Возмездие уже пришло к Ма Гану, — сказал Оуян Чунь, — а вашего врага Хуа Ху-де мы пока не знаем. Расскажите, каков он из себя?
— Он — стройный, ловкий, носит усики, похожие на бабочку — поэтому его и называют Худе — Бабочка. Стоит ему встретить хорошенькую женщину, он так и норовит «сорвать цветок». Сколько зол он натворил, всех не перечесть! А третьего дня я нечаянно узнал, что он собирается в кумирню Бога домашнего очага.[49]
