Герой Рима (ЛП) - Джексон Дуглас
Солдат слева от Белы ровным голосом сказал: — Мы атаковали их шесть раз, и шесть раз они отбили нас. Мы все, что осталось. Он бы остался и умер вместе с остальными, если бы мы его не унесли.
— Я знаю, — сказал Валерий, нежно похлопывая его по руке. — Отведите его в лазарет и отдохните. Никому об этом не говорите.
Он послал за Фалько, который прочитал выражение его лица и побледнел.
— Все? — тихо спросил он.
Валерий кивнул. — Фракийцы сделали, что могли, но их было недостаточно.
Фалько закрыл глаза и покачнулся на ногах, и Валерий понял, что он думает о своей пухлой жене, такой же смелой, как любой солдат, когда она сидела напряженная и прямая рядом с их девятилетним сыном в первом фургоне. Но ему нельзя было позволять думать о них слишком долго.
— Будут ли твои люди лучше сражаться, зная про это или оставаясь в неведении?
Глаза торговца вином распахнулись, а ноздри раздулись. — Ты забываешься, трибун, — прорычал он, и Валерий мельком увидел старого Фалько, терроризировавшего Двадцатый легион на протяжении двух десятилетий. — Ополчение Колонии будет сражаться, и это все, что тебе нужно знать.
— Мне нужно, чтобы они сражались с огнем в животе, а не со слезами на глазах. — Валерий сдерживал голос. Этот человек был его другом, но он не мог позволить себе проявить слабость.
— Если я могу сражаться с обоими, то и они могут сражаться с обоими, — яростно сказал Фалько. — Ответ в том, что я служил с этими людьми всю жизнь, они мои товарищи, и они заслуживают того, чтобы знать об этом. Ветераны ополчения Колонии будут стоять, сражаться и умрут, трибун, а ты встанешь на колени и попросишь у меня прощение после всего этого. — Он повернулся и неуклюже пошел прочь, старик, несущий на своих плечах все тяготы жизни в походе в одно мгновение.
Глава XXXII
Ближе к вечеру Валерий собрал своих офицеров в длинной комнате в восточном крыле храма – той самой, где был изображен Клавдий, принимающий капитуляцию Британии. Он сомневался, видят ли они в этом иронию. Чего бы он сейчас не отдал хотя бы за один из тех четырех легионов, изображенных на стене, в их доспехах и со сверкающими наконечниками копий? С полным легионом за спиной он двинулся бы на север, чтобы встретить Боудикку, и оставил бы восстание мертворожденным, а ее армию либо разбитой, либо настолько потрепанной, что у нее не было бы другого выбора, кроме как повернуть назад и перегруппироваться. Но у него не было полного легиона. У него было две тысячи ветеранов Фалько, двести человек, которых он привел из Лондиниума, и несколько сотен кавалеристов Белы.
Молодой фракиец неподвижно лежал на мягкой кушетке, извлеченной из баррикады храма, его грудь была туго перевязана, а глаза горели от лекарства, которое ему дали, чтобы облегчить боль. Он настоял на том, чтобы присутствовать на заключительном брифинге, хотя едва мог стоять. Фалько стоял среди командиров своей когорты с мрачной маской на лице и отказывался смотреть Валерию в глаза. Окружавшие его мужчины переняли настроение у своего вождя, но были и такие, кто не мог скрыть признаков своего горя или нервозности. Он искал любые другие намеки на слабость, но не нашел. У этих людей все еще была гордость, хотя время оставило на них отпечаток, как и на униформе, которую они носили. Он знал, что некоторых возмущала его молодость, но он не сомневался, что при поддержке Фалько они признают его власть. Лунарис прислонился к боковой стене, его высокая фигура расслабилась, а лицо ничего не выражало.
— Я получил известие от наших разведчиков. — Голос Валерия заглушил приглушенный ропот. — Если бритты будут спешить, их авангард будет здесь задолго до рассвета. Одному человеку трудно судить, но солдат, доставивший сообщение, считает, что шпион Петрония не преувеличивал количество их сил. — Он сделал паузу и подождал, отреагирует ли кто-нибудь из них на эту ужасную правду. Теперь сомнений не было. Они будут в огромном меньшинстве. — Тем не менее, любой человек, изучавший историю, знает, что одни только цифры не обязательно гарантируют исход битвы. У Александра было вдвое меньше войск, чем у персидского царя Дария, когда он одержал победу при Иссе. Сам Цезарь победил Помпея Великого при Фарсале, когда тот превосходил его численностью более чем в два раза.
— Но не двадцать к одному.
Валерий был удивлен вмешательством Корвина, на чью поддержку он рассчитывал. — Нет, — признал он. — Не двадцать к одному. Но это были солдаты, сражающиеся с солдатами. Мы солдаты, сражающиеся с воинами-варварами. Кто-нибудь здесь сомневается, что десять легионеров стоят сотни этих бриттов?
— Нет! — По крайней мере половина из них зарычала в ответ, и Валерий улыбнулся.
— Тогда два к одному. — Все до единого рассмеялись, даже Фалько. Он дал им время, а затем серьезно продолжил. — Я не собираюсь сражаться с пятьюдесятью тысячами или даже с десятью тысячами. Мы сожжем все мосты, кроме одного, и мятежники потянутся к оставшемуся переходу, как осы к гниющему персику. Только несколько тысяч смогут пересечь границу одновременно, и эти тысячи умрут от наших мечей. — Он не позволил ни капли высокомерия проникнуть в свой голос. Эти люди не были дураками. — Нет, на победу не рассчитываю, — ответил он на их невысказанный вопрос. — Я не Цезарь и не Александр, а их слишком много. Даже рука ветерана должна устать. Мы будем истекать кровью, как и они. Вот почему я укрепил храм. В конце концов мы уйдем туда. И там мы умрем. — Они все это знали. Никому не нужно было это говорить.
— Почему бы сразу не встретить их в храме? — потребовал ответа Корвин, и был вознагражден гулом поддержки. — Имея около трех тысяч человек и достаточно еды и воды, мы могли бы удерживать территорию в течение месяца.
Валерий покачал головой. — И смотреть, как Боудикка сжигает твой город дотла вокруг тебя?
— Она сожжет его в любом случае.
— Да, но она просто оставит несколько тысяч воинов, чтобы они заморили нас голодом, и пойдет на Лондиниум со своей армией в целости и сохранности. Если сейчас их пятьдесят тысяч, то сколько еще примкнут к ним, если они уничтожат все лучшее, что есть в римской Британии? Сто тысяч, а то и больше. Достаточно даже, чтобы сокрушить Паулина и его силы. Это был бы конец провинции. Мы не можем этого допустить. Заставив ее сражаться, у нас есть возможность вырвать сердце у повстанческой армии здесь, в Колонии.
— Зачем мы существуем, если не для того, чтобы сражаться, Корвин? — согласился Фалько. Его голос был напряжен от эмоций. — Все эти дни на тренировочной площадке были только для того, чтобы попотеть? Нет. Сегодня я потерял все, что любил, и я не буду праздно смотреть, как женщина, ответственная за это, проходит мимо, чтобы принести боль, которую я чувствую, тысячам других.
Валерий знал, что мнение Фалько было решающим. Время истекало. Больше споров быть не могло. — Пошлите инженеров, чтобы сжечь мосты. Подготовьте свои когорты. Мы займем позицию до наступления темноты. — Он долго и упорно размышлял, лучше ли провести ночь под открытым небом и получить одеревенелость стареющих конечностей, или рискнуть запутаться в темноте за час или два до рассвета. — Бела? — Командир кавалерии поднял голову с гримасой боли. — Отведи своих конных солдат назад. Теперь они больше ничего не могут сделать.
Когда офицеры вышли, он позвал Лунариса. — Я хочу, чтобы ты был в храме, и повышаю тебя до опциона. — Большой легионер открыл было рот, чтобы возразить, но Валерий поднял руку. — Никаких возражений. Мне нужен человек, которому я могу доверить командование местом, где мы будем стоять. Мы не знаем, что будет, когда мы вернемся сюда с боем. — Он грустно улыбнулся. — По крайней мере, зная, что ты командуешь, я буду уверен, что мне будет куда отступать.
***
Когда наступили сумерки, он стоял у северных ворот Колонии, прислушиваясь к вечерним звукам и глядя на север. Было благословением иметь время остановиться и подумать после дня постоянных решений. Ночь была теплая, воздух неподвижный, и пары летучих мышей гонялись за невидимыми насекомыми между зданиями и деревьями у реки. Он услышал безошибочный крик совы и внезапно почувствовал глубокую меланхолию. Где она сейчас? Он вспомнил сладкий аромат ее шелковых волос и мягкость ее плоти, нежность губ, которые он никогда не имел возможности целовать достаточно часто, и темные глаза, которые вспыхивали подобно дикому огню; чудо познания, подобного которому нет ни у кого другого. Он предположил, что она поддержит восстание; смерть ее отца дала ей достаточно причин для ненависти. Но присоединится ли она к нему? Нет. Киран позаботится о ее безопасности; честный, надежный Киран, который теперь будет разрываться между своим долгом перед королевой и своей решимостью уберечь свой народ от страданий. Насколько все было бы иначе, если бы он сам занял трон. Сознательным усилием он выкинул вождя иценов из головы. Сейчас не время сочувствовать воину, с которым он может столкнуться на поле боя через несколько часов. Достаточно ли он сделал? Это был вопрос, который он должен задать себе. Была ли какая-то мелочь, которую он не учел, которая могла бы спасти жизнь одному легионеру или стоить жизни одному из воинов Боудикки? Он почувствовал, как укол сомнения вонзается в его левый висок, как сверло плотника. Сомнения? Конечно, у него были сомнения. Даже Цезарь, должно быть, сомневался в ночь перед решающим сражением, но, как и Цезарю, ему приходилось скрывать свои сомнения ото всех. Он мог бы вывести ветеранов обратно в Лондиниум с конвоем женщин и детей и спасти тысячи невинных жизней. Это стоило бы ему карьеры и чести, но это была бы небольшая цена. Не поэтому ли он этого не сделал, чтобы спасти свою честь? Он покачал головой. Нет. Боудикку нужно было остановить или, по крайней мере, испытать. Если бы он смог остановить ее здесь или хотя бы заставить ее выждать день, Лондиниум можно было бы спасти, а вместе с ним и всю провинцию. Он был прав, сражаясь здесь. Прав с решением покинуть город и храм и заставить ее напасть на него на его собственной территории и на его условиях.
