Джон Боуман - Остров Демонов
Роберваль поднял руки и пригладил волосы, морщась от боли. Этот парень не так прост. Отвечает вопросом на вопрос. Почему бы ему не рассказать, что у него на уме?
— Что ты имеешь в виду, говоря, что я на следующий год приплыву к Картье? Откуда?
— Из Франции. Откуда еще? Когда нас отнесло штормами так далеко к югу, практически невозможно плыть на север в это время года. Поэтому мы вернемся, чтобы дождаться весны. Это вполне естественно.
Роберваль задумался. Это было первое, что пришло ему на ум, но такой выход был нежелательным.
— Вернуться во Францию с грузом, колонистами и припасами, которые ждет Картье? Даже с амуницией! И что, по-вашему, скажут обо мне люди… о нас… — он вовлекал с собой Альфонса, чтобы обеспечить собственную безопасность и свою уверенность в нем. — … Когда мы вернемся на родину и дадим повод для оскорбительных разговоров? Ответь мне! — он сел, так велико было в нем желание услышать ответ Альфонса.
— Что касается Картье, он слишком опытен, чтобы полагаться на других. Хотя будет печально… и странно… если он и его команда погибнут за одну короткую зиму. Разве нет? — рулевой заискивающе улыбнулся.
— А колонисты, команда — что с ними? Что делать с этим лейтенантом, Бомоном, повсюду сующим свой нос? Скажи мне!
— Это будет непохоже на вас, если вы вернетесь ни с чем с земли, над которой вы собирались водрузить знамя Франции, где вы поклялись создать колонию во славу его величества…
— Оставь эти слова, — почти взмолился Роберваль, — говори скорее, что ты думаешь!
— Все довольно просто. Мы отчаянно нуждаемся в воде — пассажиры и команда дерутся из-за нее днем и просят ее ночью. Скот мычит и погибает от сидра, сжигающего внутренности…
— Продолжай!
— Будет естественно, если мы остановимся где-нибудь… скажем, у побережья Кап-Бретон. Это очаровательное место. Там растут фрукты, дикая пшеница и зеленые деревья. Вы объявите, что обоснуете свою колонию здесь. Вы оставите своего очаровательного Бомона за старшего…
— Да, да…
— Вы скажете им, что отправляетесь к Терр-Нев, чтобы встретить остальные корабли. Это не имеет значения, что вы им скажете.
Роберваль откинулся на подушки. План был настолько хорош, что лучше трудно было придумать. Он пытался осмыслить все тонкости и заставить шевелиться свои уставшие мозги.
— И потом мы поплывем во Францию, — хрипло сказал Роберваль. — А что с командой, которая так тщательно отбиралась?
— Это я предоставляю вашей светлости, — величественно изрек Альфонс. — Существует множество способов. Этот корабль не требует многочисленной команды.
Роберваль потирал подбородок и нервно грыз ноготь.
— Вашу племянницу и Сен-Жана можно причислить к колонистам, не упоминая острова Демонов.
Взгляд Роберваля посветлел. Его охватило приятное чувство уверенности. Он чувствовал себя в безопасности. Такой ответ должен удовлетворить Турнона. Он должен также удовлетворить и кузенов Коси, которые будут интересоваться судьбой Маргерит. Он пожертвовал ею — пожертвовал ради Новой Франции! Такая жертва не могла не быть отмечена королем, который вознаградил всех, кто вкладывал деньги в подобные мероприятия. А кто поинтересуется судьбой Сен-Жана… или Шабо — племянника низложенного адмирала? Он пытался отмахнуться от чувства огромного облегчения, овладевшего им, чтобы продумать все тонкости и не наделать ошибок.
— А следующей весной, когда мы отправимся посмотреть, жив ли еще Картье, что делать с колонистами?
— Ваша светлость! — с упреком сказал Альфонс. — Я разложил карты, а вам уже их перетасовать!
— Да! — Роберваль сел, его порозовевшие губы и щеки говорили о приливе жизненных сил.
— А теперь, — с уважением спросил Альфонс, — вы решили, к какой земле мы направляемся?
— Кап-Бретон! — величественно отчеканил Роберваль.
ГЛАВА 47
Ветра дули со всех четырех сторон света. Арктический ветер приносил холод, вместе с Гольфстримом приходило тепло. Они кружили над островком, чья выгнутая спина была поле их сражений. С дьявольскими завываниями они вертелись в бешеном воздушном танце, высоко подбрасывая в небо песок и гневно атакуя безмолвные дюны. В этом многовековом сражении погибли ветра, но оставался остров, напоминавший своими очертаниями гигантскую женскую фигуру, изогнувшуюся в пылу страсти.
Осенний ветер напоминал Пьеру о столкновении, свою правоту в которой он начинал медленно осознавать. Ему доставляло удовольствие терзать свое тело непрерывной работой и любовными наслаждениями, он гордился своими выпуклыми мышцами, силой своих плеч и ног, находил удовлетворение в дневной работе и проваливался каждую ночь в глубокий приятный сон на одном ложе со своей любимой. Он наслаждался неугасимой радостью Маргерит и только насмехался над мрачностью Бастин.
Холодными утренними часами, когда небо и озеро были одинаково ясно-голубыми под желтым шаром солнца, утратившего свой летний жар, было приятно прислушиваться к яростным завываниям ветра и наблюдать за колышущейся поверхностью озера, на которой резвилась рыба, любоваться зеркальной гладью пруда, окруженного цветущей мальвой и пурпурными астрами. Над островом кружили бесчисленные стаи уток. Глядя на все это, было трудно поверить, что когда-нибудь настанут скудные дни. Он лежал за песчаным холмом и почти не целился. Когда тишину вспарывал громкий выстрел, черные облака птиц поднимались с озера, разрезая воздух тысячами крыльев. Потом он быстро бежал и с разбегу нырял в обжигающую воду. Он приносил добычу, держа уток в руках и зубах, отряхиваясь на берегу, как большая собака.
Но ветра дули все сильнее, а синева неба и моря стыла и темнела под солнцем, которое все с большим трудом согревало землю. Трава на болотах и склонах дюн вяла и желтела, стаи перелетных птиц бесконечно летели на юг — даже большие нелетающие птицы кочевали с косяками рыб, ныряя и показываясь на поверхности моря подобно пушечным ядрам. Ожидание зимы на этом забытом острове заставляло Пьера без передышки ловить рыбу, собирать дрова и охотиться, чтобы запастись на долгие бесплодные дни. Теперь все чаще небеса темнели и словно опускались под тяжестью дождевых туч. Огромные волны колотились в южный берег, угрожая прорвать барьер, защищающий озеро. Вой ветра и рокот волн раздражал, действовал на нервы и убавлял мужества поселенцам. Но хуже дождей были смерчи, которые поднимали в воздух тучи песка и кружили их, швыряя в лицо и ослепляя. В такие дни Пьер был вынужден оставаться в хижине и сидеть без дела. Он лежал с Маргерит, которой было тепло и спокойно в его объятиях, слушая завывания демонов, выживших колонистов де Лери, и думал о том, как защитить этих двух женщин и ребенка, которого Маргерит носила в своем теле.
