Алексей Пантелеев - Республика ШКИД (большой сборник)
— Ничего, — говорил он с невеселой усмешкой. — Пускай похозяйничают, потешатся напоследок... Ведь, дураки пошехонские, не понимают и понять не хотят, что Советская власть — навечно, что ее ни вилами, ни топорами, ни английскими пулеметами не сокрушить... Помните? — сказал он, открывая глаза. И опять в его голосе зазвучали теплые певучие нотки, когда, приподнявшись на локте, он хрипловатым голосом медленно, упирая на букву "о", прочел:
Рать подымается
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!
— Это что? Откуда? — спросил Ленька.
— А это у Некрасова. Не читали разве? "Русь" называется... Несокрушимая!.. Это ведь про нас с тобой сказано, про наше времечко!..
— Василий Федорович, — сказал Ленька. — А это правда, что у вас...
Он запнулся.
— Что это у меня?
— Что у вас — восемнадцать ран?
Кривцов негромко посмеялся в бороду.
— Не знаю, дружок. Я не считал.
— Да, да, правда... Мне Фекла Семеновна говорила.
И, наклонившись к раненому, Ленька покраснел, как девочка, и сказал:
— Ведь вы — знаете, Василий Федогыч, кто? Вы — гегой.
— Ну вот! Придумали... Я, дорогой мой, русский мужик. А русский мужик сильный, он все выдюжит. Это вот она у меня действительно героиня, — сказал он, улыбаясь и показывая глазами на жену, которая молча стояла у него в изножий, облокотившись на спинку кровати. — Ведь это она меня от смерти спасла...
— Полно тебе, Василий Федорович, — заливаясь румянцем, ответила Фекла Семеновна. — Не я тебя спасла, а дохтор... Вот он идет! — сказала она вдруг испуганным шепотом.
Ленька оглянулся.
Через палату быстро шел, размахивая руками и держа направление прямо к нему, невысокий румяный человек в белом халате и в белой кругленькой шапочке, сдвинутой на затылок.
— Позвольте, хе-хе, — говорил он, двигая густыми черными бровями. — Это что такое? Товарищ Кривцова, это как же вы, хе-хе, без халата сюда? И кто вас пустил?
— Прости, батюшка. Я сейчас. Я на минутку, — забормотала Фекла Семеновна.
Ленька поднялся и смущенно смотрел на доктора. Он сразу узнал его.
— А это что за птица? — сказал тот, останавливаясь и разглядывая мальчика. — Хе-хе. Интересно... Ты как сюда попал, попугай?
— Это ко мне, Борис Яковлевич, — слабым голосом сказал Кривцов.
— Я так... на минутку... зашел. Здравствуйте, доктор, — сказал Ленька, вежливо кланяясь и шаркая ногой.
— Хе-хе. Постой! Где я тебя видел? — сказал доктор, взяв мальчика за подбородок. — Ты у меня лечился когда-нибудь?
— Еще бы... Вы разве не помните? Вы же меня кололи...
— Хе-хе. Колол! Я, мой друг, за свою жизнь, хе-хе, переколол, вероятно, хе-хе, десять тысяч мальчиков и такое же количество девочек. Где? Когда? Напомни.
— Этим летом. В гостинице...
— А-а! Постой!.. В Европейской?.. Хе-хе. Помню. Дифтерит?
— Да.
— Черт возьми! Хе-хе. Почему же ты не в больнице?
— Мне некогда было, — сказал Ленька. И он коротко рассказал доктору о своих ярославских злоключениях.
— Черт! — сердито повторил доктор. — Хе-хе. Ерунда какая... Чушь собачья. Иди сюда!
Он схватил мальчика за плечо и подвел к окну.
— Открой рот.
Ленька послушно открыл рот.
— Скажи "а".
— А-а, — сказал Ленька.
— Еще. Громче.
— А-а-ы-ы, — замычал Ленька, поднимаясь на цыпочки и выкатывая глаза.
— Хе-хе. Н-да. Странно. А ну, открой рот пошире. Горло не болит?
— Э, — сказал Ленька, желая сказать "нет".
— И не болело?
— Э...
— Мать жива?
— Жива.
— Братья и сестры есть?
— Есть.
— Живы?
— Живы.
— Здоровы?
— Здоровы.
— Н-да, повторил доктор. — Исключительная история!.. Никогда, хе-хе, ничего подобного не видел. За десять лет практики... Первый случай.
— Может быть, маму позвать? — оробев, предложил Ленька. — Они здесь... Мы ведь для этого и приехали, чтобы вам показаться...
— Жалко. Напрасная трата времени. Ехать вам, хе-хе, совершенно незачем было. Вы, молодой человек, здоровы как бык. Понимаете?
— Понимаю.
— Повторите.
— Как бык.
— Ну, а в таком случае, хе-хе, делать тебе здесь, хе-хе, совершенно нечего. Прощайся с больным и проваливай. — И, взяв мальчика за плечо, доктор шутливо подтолкнул его коленом.
Ленька торопливо попрощался с Кривцовым, поклонился доктору и побежал к выходу. Уже надевая фуражку, он вдруг вспомнил что-то, оглянулся и крикнул:
— Василий Федорович! Я и забыл... У меня подарок для вас есть. Вы слышите? Поправляйтесь! Приезжайте скорее.
Кривцова он не увидел и голоса его не расслышал. Но Фекла Семеновна, помахав мальчику рукой, крикнула:
— Мамане твоей кланяться велит!..
...Александру Сергеевну Ленька нашел в саду. Еще издали он увидел ее серый жакет и белую с черной ленточкой панамку. Мать стояла у той самой зеленой скамейки, где полчаса тому назад он разговаривал с бородатым раненым. Сейчас этот бородач стоял на растопыренных костылях и что-то оживленно объяснял Александре Сергеевне, показывая рукой в ту сторону, куда убежал мальчик.
Ленька выбежал в сад из другого подъезда и появился с другой стороны.
— Мама! — окликнул он ее.
Александра Сергеевна оглянулась. Лицо ее запылало гневом.
— Негодный мальчишка! — накинулась она на Леньку. — Ты где был столько времени? Я тебя ищу по всему саду.
— Мама... погоди... не сердись, — перебил ее Ленька. — Ты знаешь, кого я сейчас видел?
— Кого еще ты там видел?
— Василия Федоровича... Кривцова.
— Ты выдумываешь, — сказала она. — Где ты его мог видеть? Ты ошибся, наверно.
— Как же ошибся, когда я с ним, как с тобой вот сейчас...
— Он жив?..
— Ну конечно, жив... Он кланяться тебе велел. Его жена, Фекла Семеновна, из Нерехты на товарном поезде привезла... У него — знаешь сколько? — восемнадцать ран было!..
— Хорошо, — сказала Александра Сергеевна. — Ты после расскажешь. Давай пошли в приемный покой. Сейчас должен прийти доктор Опочинский. Его очень трудно поймать...
— А зачем его ловить? — сказал Ленька. — Я его уже видел.
— Как видел?
— А так вот. Как тебя сейчас.
— А он тебя видел?
— Видел. И в горло мне смотрел. И сказал, что я здоров как бык. И сказал, чтобы мы сию же минуту проваливали отсюда.
Александра Сергеевна все-таки дождалась доктора. И он повторил ей то, что уже говорил Леньке: что мальчик совершенно здоров и что в его многолетней практике детского врача не было еще такого случая, чтобы у ребенка, на ногах перенесшего дифтерит, не осталось бы никаких следов этой болезни. Он объяснил это каким-то "нервным шоком". И сказал, что когда он будет немножко посвободнее, он попробует даже написать об этом заметку в ученый медицинский журнал.
