Максим Войлошников - Чернокнижник
На совещание Конференции, собранное сразу, как только Елизавета Петровна смогла подняться на ноги, был, против ожидания многих, вызван академик Лодья.
Императрица прямо сказала Бестужеву:
— Алексей Петрович, вы ведь писали фельдмаршалу Апраксину о моей болезни? Не давали ли вы ему совета возвратиться с войском в ожидании решений наследника, который чает сближения с Фридрихом, когда он вступит в права? Или, может быть, просили выполнить просьбу ваших английских финансистов: облегчить положение их союзника?
— Убей бог, не помню, матушка! — привычно извернулся канцлер.
— Арестуйте господина Апраксина и привезите его для следствия в Петербург! Я хочу знать, почему кровь русских солдат пролилась втуне, когда бы можно было уже занять Кенигсберг! — повернулась императрица к Александру Шувалову, после Ушакова принявшему Тайную канцелярию.
Петр Шувалов незаметно одобрительно кивнул ему, и Александр воскликнул:
— Слушаюсь!
И тут же выйдя за дверь, отправил офицеров гвардии с императорским указом арестовать фельдмаршала.
— Господин Лодья имеет что сказать Вашему Величеству! — заметил Петр Шувалов.
— Ваше Величество, матушка государыня! Давно я занимаюсь вопросами здоровья русского народа и кое в чем, тщусь надеяться, удалось мне достичь некоторых успехов, — заговорил академик. — Поэтому, что касается внезапной эпидемии оспы, охватившей наши войска в Восточной Пруссии, то я могу с уверенностью утверждать, что она имеет совсем не естественное происхождение, но намеренно распространена англичанами. Шотландец Ганс Слоан, которому уже за девяносто лет, главный королевский врач, еще в бытность свою в американских колониях разработал применение оспы как оружия. Из колоний есть достоверные сведения, что ее успешно применяют против французов, и особенно против враждебных туземцев, французских союзников. Они вымирают целыми племенами. Думаю, что и здесь, не имея войск на континенте, они решили этак помочь королю Фридриху.
— Что же вы предлагаете? — спросила встревоженная императрица.
— Во-первых, задавить оспу в войсках, объявив карантин, чтобы болезнь не перешла на население империи. Во-вторых, я преподам урок британцам, дабы не повторяли такого.
— Быть по сему! — подытожила Елизавета.
Шувалов что-то шепнул ей на ухо.
— А господина Лодью за его великие заслуги, — продолжила она, — назначить секретарем академии, с двойным противу нынешнего звания жалованьем. И выделить ему деньги на строительство дома, приличествующего его званию!
Действительно, Гавриил после этого назначения сделался вторым человеком, кто определял дела Академии. И очень быстро выстроил новый каменный дом на Мойке, в который переехала его семья.
Фельдмаршал Апраксин был арестован, следствие продлилось до следующего года, и, хотя доказательств преступного сговора найдено не было, он умер от апоплексии прямо в тот день, когда его хотели освободить.
Бестужев был уволен из канцлеров — его место занял Воронцов. Алексея Петровича арестовали, а затем, лишенного чинов и орденов, сослали в собственное село под Можай. До самой смерти императрицы он пробыл там под надзором.
Президент Британского Королевского научного общества Ганс Слоан[14] в том же году скоропостижно умер, нескольких лет не дожив до векового юбилея. Говорили, что перед смертью ему явилось какое-то страшное видение. Прибежавшие на крик слуги успели уловить только последнее слово хозяина: «уайт», то есть — «белый». Что оно означает, никто не понял.
А война между тем продолжалась, пожирая людские жизни…
На самом деле он скончался несколькими годами ранее, дожив до 92 лет.
Глава 42. Роковая битва
Новый 1758 год начался с занятия Восточной Пруссии русскими войсками под командой генерал-аншефа Виллима Виллимовича Фермора. В Кенигсберге расположилась русская администрация, население было приведено к присяге, назначены налоги и повинности. Елизавета Петровна всерьез решила прибрать к рукам область Пруссии, которая, собственно, и дала курфюрстам бранденбургским право на королевскую корону.
Опираясь на эту базу, летом Фермор двинул русскую армию на Одер. Виллим Виллимович был сын шотландца на русской службе, когда-то в награду за храбрость и упорство возглавил авангард у Миниха в Турецкой войне. Участвовал успешно в Шведской кампании. Однако с той поры он более десятка лет председательствовал в канцелярии по каменному строительству в столице и на ее укреплениях и отвык от полевых маневров. Увы, осторожная натура полководца не благоприятствовала проведению активных наступательных действий…
Двигаясь через Пруссию, русские войска безжалостно разоряли вражескую территорию. В августе Фермор осадил крепость Кюстрин, где некогда был заключен молодой Фридрих. Тут русские должны были соединиться с австрияками.
Но Фридрих решил разгромить их раньше и с относительно небольшим войском быстро двинулся из Силезии на Кюстрин. Узнав о его подходе, Фермор снял осаду и встал за рекой Одер. Армия составляла пятьдесят тысяч, но командующий отправил отряд Румянцева наблюдать за лежащей неподалеку переправой, поэтому у самого Фермора осталось сорок две тысячи.
Фридрих, объединенные силы которого составили тридцать три тысячи солдат, переправился по наплавному мосту между русскими отрядами, разъединив их, и зашел Фермору в тыл. Русский полководец поспешно развернул войска и выстроил огромное каре — неудачная позиция для сражения на равнине. Стоящая рядом деревня называлась Цорндорф.
Вначале пруссаки расстреливали стесненные русские порядки из пушек, точно мишень. Затем, построившись знаменитым фридриховским «косым порядком», то есть косым клином, преимущество которого, впрочем, являлось спорным — это была разновидность флангового удара, ринулись на русский левый фланг. Но под огнем русской артиллерии и пехоты наступающие подались назад, и тотчас, решив, что победа легко одержана, Фермор бросил войска в атаку на отступающих: вначале кавалерию, затем и пехоту. Это было последнее осмысленное распоряжение генерала.
Во фланг наступающим русским со страшной силой ударил «кудесник» Зейдлиц, хранитель рыцарской доблести, со своими кирасирами и драгунами. Быстро разделавшись с кавалерией, он перешел на пехоту, которая вдруг будто увязла в невидимой грязи, и на русские батареи. По свидетельству очевидца, остававшиеся от поголовного истребления шеренг небольшие отряды русских, лишившись команды, без патронов, стояли и даже не сопротивлялись, когда их убивали. В горячке боя в этом пассивном поведении никто не увидел ничего странного, зато задумались позднее. Артиллеристов изрубили прямо у их пушек, которые они отказались покидать, обхватывая руками. Левое русское крыло было разгромлено, загнано в болота и в собственный обоз, где солдаты разбили бочки с водкой и перепились вусмерть, не слушая никого.
