Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть I
— Мне кажется, что я вас уже где-то видел и слышал ваш голос, господин лейтенант, или, может быть, меня обманывает странное сходство?
— Я уже два раза имел удовольствие быть подле вас, не будучи, однако, замечен вами: год тому назад в цирке и недавно на балу у князя Долгорукого.
— То-то ваше лицо мне все-таки кажется знакомым.
— Как здоровье бедного казака, господин граф?
— А, вы хотите представить мне доказательство! — улыбнулся Эбергард, между тем как Вильденбрук видел по лицу графа, что ему тяжело долее оставаться здесь.
— Не угодно ли вам поехать с нами, господин Ольганов, мы отправляемся в недалекую экспедицию,— проговорил он, обращаясь к молодому русскому.
— С удовольствием, если не буду вам, господин граф, в тягость.
— Мне очень приятно познакомиться с вами, так как вы друг моих друзей.
— И надеюсь со временем ближе сойтись и с вами.
Вскоре они достигли предместья и свернули в аллею, которая протянулась вплоть до виллы принца. Шум улиц замолк, вокруг никого не было видно. Ветер приносился над полями, покрытыми мраком, и так сильно завывал в ветвях старых лип, окаймлявших аллею, что всадники не слышали более шума следовавшей за ними кареты.
Наконец они приблизились к той части дороги, где по одну сторону тянулся высокий кустарник.
Эбергард только хотел сказать своим друзьям, что вилла, без сомнения, находится на правой стороне, как вдруг знакомый звук заставил его дернуть лошадь за поводья.
Ему послышалось, что кто-то взвел курок.
Может быть, это хрустнула ветка? Нет, Эбергард отлично различал такие звуки. И тут же раздался свист и послышались слова Мартина:
— Назад, я убью всякого, кто подойдет ко мне!
— Мое предчувствие! — пробормотал Эбергард и остановил свою лошадь.
Это было знаком для его изумленных спутников сделать то же самое.
— Черт возьми, мы без оружия! — проговорил Вильденбрук.— Это разбойники!
— Они убегут, когда увидят, что на них наскочили всадники! — шепнул Эбергард и дал своей лошади шпоры, так что через несколько секунд был возле кареты.
Он увидел, что двое бандитов набросились на Мартина, предполагая, что тот, которого они хотели ограбить, сидит в карете, между тем как третий схватил лошадей, ставших на дыбы.
Эбергард кинулся к нему и толкнул его под ноги взбешенных лошадей.
Вильденбрук и Юстус принялись за двух других мошенников.
Началась ужасная борьба.
Фукс в ту же минуту выстрелил в Мартина, но, к счастью, благодаря внезапному движению лошадей, пуля пролетела сквозь противоположное окошко кареты; Рыжий Эде схватился с Юстусом Арманом, а русский офицер вдруг заметил широкоплечего доктора, который стоял на карауле, но теперь тоже хотел вмешаться в бой. Раздался второй выстрел, на этот раз пуля достигла своей цели, попав в Вильденбрука. Эбергард подбежал, чтобы поднять раненого, между тем как в ту же минуту Мартин бросился на Фукса и сильным ударом кулака сбил его с ног.
Страшное зрелище представлял собой этот рукопашный бой во мраке ночи, освещаемый только неровным и тусклым светом каретных фонарей; один из них с треском разбил Рыжий Эде, защищавшийся от наскочившего на него всадника.
Кастелян распахнул дверцу кареты, но, найдя ее пустой, с яростью бросился на офицера, который хватил дсктора в глаз.
Этот-то шум голосов и выстрелы услышала бежавшая Маргарита. Она упала на колени и стала молиться. Не почувствовала ли она, что тот, кто дал ей жизнь и теперь искал ее, находится в эту минуту в величайшей опасности?
Дольман, которому поручено было держать лошадей, увидел, как тщетны усилия Рыжего Эде, как Фукс свалился на землю; бешенство овладело им, одним прыжком подскочил он к Эбергарду, который старался привести в чувство раненого Конрада, и руки его уже готовы были сомкнуться на шее графа. Но в этот самый миг Эбергард, словно на чей-то зов, быстро обернулся. Свет фонаря упал на благородное лицо графа, и глаза его встретились с глазами того, кто готовился его убить.
Дольман попятился назад — он узнал Эбергарда, и его руки бессильно опустились.
По другую сторону кареты Мартин пришел вовремя на помощь офицеру; в минуту волнения честный моряк не заметил, что молодой русский сильно испугался, когда Кастелян ножом распорол живот его лошади и офицеру посчастливилось соскочить с упавшего животного.
Мартин бросился на Кастеляна в тот миг, как раздался громкий крик Дольмана:
— Назад, это не те! — повторяя эти слова, доктор стал отступать.
Эбергард узнал Фукса. Ошеломленный ударом Мартина, он лежал подле Вильденбрука, и граф хотел наконец передать этого мошенника в руки правосудия, для чего положил его вместе с раненым в карету.
Но тут лошади тронули, художник упал на подушки, а Дольман, взвалив на плечи бесчувственного Фукса, понес его в кустарник. Рыжий Эде был весь в крови, но Кастеляну удалось-таки сильно ранить Мартина ножом.
— Назад! — кричал Дольман.— Отступаем!
Мошенники решили, что к неприятелю приближалось подкрепление, и последовали за доктором.
— Черт возьми,— пробормотал Мартин, пустившись вслед за бежавшими,— ведь и Дольман с ними!
Эбергард остановил его от преследования, сказав, что разбойники лучше знакомы с местностью и имеют при себе оружие. К тому же и рана, полученная Мартином в бок, причиняла ему ужасную боль.
Молодой гусар, который потерял в борьбе свою лошадь, сел к Вильденбруку, постепенно приходившему в себя. Эбергард и Юстус помогли Мартину влезть на козлы и направились к вилле. Они нашли там прислугу, которая была в величайшем волнении. Все заметили исчезновение Маргариты и обыскивали комнаты и сад.
Но напрасно!
Надежда графа де Монте-Веро найти свою дочь рушилась.
XXI. ДЕТОУБИЙЦА
Бедная Маргарита без чувств распростерлась на ступенях. Рука низкого человека столкнула ее с порога замка; бесприютная девушка, покинутая и презренная, лежала в парке принца. Ее лучшие и святые чувства были растоптаны. Все, что она чтила как святыню, было поругано и осмеяно.
Если бы даже ее и нашел любящий отец и привел в свой замок, если бы он прижал ее к своему сердцу и отдал ей все сокровища, счастье ее жизни было разрушено навсегда.
Когда Маргарита очнулась после продолжительного обморока, была уже глубокая ночь; она приподнялась и почувствовала острую боль. Понемногу она припомнила, где находилась; все случившееся воскресло в ее памяти, и она в отчаянии закрыла лицо окоченевшими руками.
Все было потеряно! Она не имела более убежища, она должна была бежать, чтобы скрыть свой позор в глуши и уединении. Она не имела никого на свете, кто бы мог ее приютить у себя на предстоящее тяжелое время. Принц, на которого она имела священное, неоспоримое право, забыл и покинул ее — куда же ей было деваться теперь?
