Бернард Корнуэлл - Еретик
— А ты? Ты останешься здесь?
Сэр Гийом смутился, потом кивнул.
— Я знаю, зачем ты пришел сюда, — сказал он. — Я не верю, что эта проклятая штуковина существует, а если она существует, то не думаю, что у нас есть хоть малейшая надежда ее найти. Но мы можем заработать здесь деньги, а деньги мне нужны позарез. Так что я остаюсь. Но ты, Томас, уйдешь. Отправляйся на запад. Найди какой-нибудь английский гарнизон. Отправляйся домой.
Видя, что Томас еще сомневается, он спросил:
— Ну что, скажи мне, ради бога, тебе еще остается?
Томас промолчал, и сэр Гийом скользнул взглядом по ратникам, ждавшим за городскими воротами.
— Конечно, есть и другой выход. Ты можешь отдать им еретичку и передать ее на сожжение. Тогда клирики снимут с тебя отлучение.
— Этого я не сделаю! — гневно воскликнул Томас.
— Отведи ее солдатам, — сказал сэр Гийом, — и преклони колени перед епископом.
— Нет!
— Почему нет?
— Ты знаешь почему.
— Потому что ты любишь ее?
— Да, — ответил Томас и почувствовал, как Женевьева дотронулась до его руки.
Она понимала, что он страдает точно так же, как страдала она, когда церковь ее отринула, но она уже свыклась с этим ужасом, а Томас нет. И девушка понимала, что на это потребуется время.
— Мы не пропадем, — сказала она сэру Гийому.
— Но вы должны уйти, — настойчиво повторил нормандец.
— Знаю, — ответил Томас дрогнувшим голосом.
— Завтра я доставлю вам припасы, — пообещал сэр Гийом. — Лошадей, еду, плащи. Что еще вам нужно?
— Стрелы, — живо откликнулась Женевьева и обернулась к Томасу, как бы ожидая, что он добавит что-нибудь.
Но он все еще не пришел в себя от потрясения и плохо соображал.
— Тебе, наверное, нужны записки твоего отца, верно? — мягко подсказала она.
Томас кивнул.
— Заверни книгу в кожу, — попросил он сэра Гийома.
— Итак, завтра утром, — сказал рыцарь. — У дуплистого каштана, на холме.
Сэр Гийом проводил их из замка через улочку за домом священника к дверце в городской стене, за которой начиналась тропа, ведущая к водяной мельнице на реке. Рыцарь поднял засовы, с опаской приоткрыл воротца и, лишь убедившись, что снаружи никто не караулит, проводил беглецов вниз, к мельнице. А потом проследил за тем, как Томас и Женевьева пересекли каменную мельничную запруду и поднялись к кромке леса.
Добиться успеха Томасу не удалось. И он был проклят.
Часть вторая
БЕГЛЕЦ
Дождь шел всю ночь. Тучи, принесенные холодным северным ветром, пролились хлестким ливнем, срывавшим листья с дубов и каштанов. Томас с Женевьевой, укрывшиеся от ненастья в дупле старого дерева, опаленного молнией, невольно вздрогнули от внезапного раската грома. Молний не было, но дождь хлестал по древнему стволу с неистовой силой.
— Все из-за меня, — сказала Женевьева.
— Нет, — возразил Томас.
— Я ненавидела этого священника, — сказала она. — Я знала, что не должна стрелять, но не сдержалась, когда вспомнила все, что он делал со мной.
Она уткнулась лицом в его плечо, и голос ее звучал еле слышно.
— Он поглаживал меня, когда не жег. Поглаживал как ребенка.
— Как ребенка?
— Нет, — сказала она с горечью, — как любовницу. И, терзая меня, он всякий раз громко молился за меня и говорил, что я дорога ему. Я ненавидела его.
— Я тоже ненавидел его, — сказал Томас, сжимая ее в своих объятиях, — за то, что он сделал с тобой. И я рад, что он мертв, — добавил лучник.
И тут же подумал, что и сам сейчас все равно что мертвец. Отверженный, лишенный надежды на спасение и обреченный на муки ада.
— И что ты будешь делать? — прозвучал из промозглой тьмы голос Женевьевы.
— Уж во всяком случае на родину я не вернусь.
— А куда пойдешь?
— Останусь с тобой, если ты захочешь.
Томас чуть было не сказал, что сама-то она вольна идти, куда пожелает, но промолчал, понимая: их судьбы переплелись так тесно, что нечего и пытаться уговорить девушку покинуть его. Да ему и самому вовсе не хотелось остаться без нее.
— Пожалуй, — предложил он, — вернемся в Астарак.
Будет ли от этого прок, Томас, разумеется, не знал, зато знал точно, что он просто не может приползти домой побежденным. Кроме того, он проклят. Терять ему теперь нечего, а приобрести он может вечное блаженство. И может быть, обретение Грааля искупит его грехи? Может быть, именно теперь, обреченный на вечные муки, он найдет сокровище и заново откроет своей душе путь к благодати.
Сэр Гийом прибыл вскоре после рассвета в сопровождении дюжины людей, которые, как знал нормандец, не предадут Томаса. Находившиеся среди них Джейк и Сэм, оба, хотели уйти с Томасом, но тот отказался.
— Оставайтесь в замке, — сказал он им, — или, если вам невмоготу, уходите на запад и найдите другой английский гарнизон.
Вообще-то он был не против общества боевых товарищей, но понимал, что им и двоим-то с Женевьевой будет нелегко прокормиться и в их положении два лишних рта станут обузой. Кроме того, он не мог предложить им никакой перспективы, кроме опасностей, голода и уверенности в том, что за ними будут охотиться по всей южной Гаскони.
Сэр Гийом привел двух лошадей, принес еду, плащи, кошель с монетами.
— Но я не смог взять рукопись твоего отца, — признался он. — Ее забрал Робби.
— Он украл рукопись? — с негодованием воскликнул Томас.
Сэр Гийом пожал плечами, словно судьба манускрипта не имела значения.
— Ратники Бера ушли, — сказал он, — и путь на запад свободен, а Робби я послал в рейд на восток. Так что поезжайте на запад, Томас. Поезжайте на запад и отправляйтесь домой.
— Ты думаешь, Робби хочет меня убить? — с тревогой спросил Томас.
— Вероятно, он хочет схватить тебя и передать в руки церкви, — ответил сэр Гийом. — Дело тут не в тебе. Он хочет, чтобы Бог был на его стороне. И он верит, что, если найдет Грааль, это решит все его проблемы.
При упоминании Грааля на лицах солдат отразилось удивление, и один из них, Джон Фэрклот, хотел было выяснить, что да как, но сэр Гийом не дал ему договорить.
— Кроме того, Робби убедил себя, что ты еретик. Господи Иисусе! Что может быть хуже молодого человека, который только что обрел Бога. Разве что только молодая женщина, обретшая Бога!
— А Грааль? — не унимался Джон Фэрклот.
О причинах экспедиции в Кастийон-д'Арбизон, затеянной графом Нортгемптоном, ходили самые невероятные слухи, но оговорка сэра Гийома была тому первым подтверждением.
