Александр Дюма - Графиня Монте-Кристо
— Ах, матушка! — только и смогла воскликнуть я.
— Одну минуту, Киприенна, — матушка была так взволнована, что язык с трудом повиновался ей.
Отец тем временем стоял у камина, молча наблюдая за нами.
— Дочь моя, — сказала наконец матушка, — веришь ли ты, что я люблю тебя и ради твоего счастья готова пожертвовать жизнью?
Я тут же ответила согласием.
— Ведь ты доверяешь мне и не сомневаешься, что тот ответ, который я попрошу тебя дать, будет наилучшим для тебя решением?
Проявленная матушкой нерешительность, все эти отступления и повторы привели меня к мысли о неотвратимости несчастья.
Я хотела снова дать утвердительный ответ, но не смогла произнести ни слова и молчала, с трудом сдерживая слезы.
— Ах, — воскликнула матушка, — неужели ты хочешь, чтобы я умерла от стыда и отчаяния? — и поднявшись с дивана, протянула мне руки. Подумав, что она хочет броситься к моим ногам, я устремилась вперед, заключив ее в объятия.
— Ни слова больше, матушка, — взволнованно заявила я, — я готова выйти замуж за барона Матифо.
Однако проговорив эти слова, я почувствовала, как сердце мое болезненно сжалось и почти перестало биться. Не в силах больше сдерживать слезы, я рыдая опустилась на стул.
Отец взволнованно устремился ко мне, а матушка стала покрывать поцелуями мои руки.
— Спасибо, Киприенна! Благодарю тебя, дочь моя! — плача повторяла матушка. Слезы ее буквально обжигали мне руки.
— Сударыня, — печально сказал отец, — Сам Господь заложил семена искупления в произошедшую ошибку. Теперь я вижу, что рождение этого бедного покинутого ребенка явилось благословением нашего дома.
Сказав это, он раскрыл объятия матушке, она прижалась к его груди и он запечатлел на лбу ее нежный поцелуй.
Затем отец обернулся ко мне.
— Жертва, приносимая тобою, дочь моя, принадлежит к категории тех, которые невозможно забыть. Я был для тебя прежде слишком суровым и несправедливым отцом, но твой теперешний поступок заставил меня осознать всю глубину допущенной ошибки. Прости же меня! Ты еще можешь сделать это, но сам я никогда не прощу себя.
— Дорогой отец! Дорогая матушка! — больше я не могла вымолвить ни слова. Все разногласия между родителями и мною кончились. Они снова стали близки друг другу и причиной этого счастливого события в жизни нашей семьи была я.
К сожалению, мне пришлось дорого заплатить за это, но разве могла я жаловаться и сетовать на судьбу?
Нет, моему измученному сердцу эти муки принесли даже своеобразное утешение и я впервые познала скорбную радость самопожертвования.
Вернувшись к себе в комнату, я много плакала, дорогая Урсула, однако, сознание важности выполненного долга принесло мне облегчение и утешение.
Я должна подавить эти слезы, я должна казаться счастливой и спокойной.
Поэтому, когда через несколько часов матушка пришла навестить меня, она застала свою дочь улыбающейся и почти счастливой на вид.
С абсолютно спокойным лицом выслушала я известие, что сегодня вечером барон Матифо приедет к нам с официальным визитом и без вздохов и слез оделась в то платье, в котором была на прогулке в Булонском лесу.
Я ничего не забыла, даже украсила свою прическу точно такой же белой розой.
Бедная роза! Она была эмблемой моего счастья, а теперь стала символом грядущей беды. Я сохраню эту розу, ибо это единственное воспоминание, о коротком счастье, длившемся всего лишь три дня.
Войдя в парадную гостиную, я застала там отца, беседующего с бароном Матифо.
При моем появлении они встали и барон довольно неуклюже приветствовал меня.
Поговорив с нами еще несколько минут, отец вышел из комнаты, оставив меня наедине с моим шестидесятилетним нареченным.
У него хватило здравого смысла сразу же перейти к делу.
— Боюсь, мадемуазель, — нерешительно начал он, — что ваш батюшка потребовал от вас слишком большого послушания…
— Отцу незачем мне приказывать, барон, — отвечала я, — для меня вполне достаточно его простого желания.
— В таком случае, мадемуазель, я смею надеяться…
— Как видите, я здесь барон, — прервала я его.
Схватив меня за руку, он прижался к ней своими толстыми губами.
— Вы настоящий ангел! — умиленно заметил он.
— Нет, барон, — отвечала я со слабой улыбкой, — я вовсе не ангел, но надеюсь стать вам хорошей и верной женой.
— Вы станете для меня женой, ангелом, всем, чем вам будет угодно! — с восторгом вскричал он, — и вы не пожалеете, что не отказали мне.
По правде говоря, столь очевидное восхищение этого незаурядного человека не оставило меня равнодушной.
— Я знаю историю вашей жизни, барон, — тепло заметила я, — и мне хорошо известны такие ваши качества, как доброта, щедрость и великодушие.
— Даже если бы я и не был таким, то рядом с вами обязательно приобрел бы все эти качества! О, Киприенна… прошу прощения, мадемуазель Киприенна, мой жизненный путь не всегда был усыпан розами. Если бы вы только знали, как я одинок! Иногда по ночам, когда все слуги спят, я брожу со свечой по своему дому, и все тогда кажется мне таким пустым, мрачным и безотрадным. А эти ужасные воспоминания! Днем мне гораздо легче — я сижу в своей конторе, вокруг много людей, в комнатах суетятся клерки, слышен скрип перьев по бумаге и звон золота. Но ночи, эти страшные ночи в полном одиночестве!
Замолчав, он вытер со лба крупные капли пота.
— Если вы будете рядом со мной, мадемуазель Киприенна, — продолжал он, — то все эти ужасы прекратятся и мой унылый мрачный дом озарится вашей молодостью, красотой и невинностью. Я буду работать только для вас и вы принесете мне счастье, много счастья! Ведь вы так добры, так любите людей. Я влюбился в вас с первого взгляда, и это неудивительно, ведь вы так прелестны, так очаровательны! Но тогда я еще не знал вас и думал, что вы, подобно другим, стремитесь лишь к богатству и наружному блеску. И теперь, когда я наконец познакомился с вами поближе, я спрашиваю вас: согласны ли вы стать моим провидением?
Бедняга! Несмотря на все его миллионы, он так же одинок, как какой-нибудь искатель приключений в бескрайних просторах Калифорнии и ночью его, конечно же, преследует бледный призрак Бланш, его приемной дочери, которую он так горячо любил и которая безвременно угасла под голубым неаполитанским небом.
Теперь он ищет замену ей в своем опустевшем доме; он просит у Небес не жены, но дочери!
Эта мысль заставила меня совершенно успокоиться и на этот раз я протянула ему руку по собственной воле.
— Вы будете очень счастливы, барон, по крайней мере, на столько, на сколько это будет зависеть от меня! — воскликнула я в искреннем порыве.
