Виталий Гладкий - Ушкуйники
Но все-таки абордажной команде одного из кораблей удалось проникнуть на борт когга. Пока арбалетчики купца-ганзейца расстреливали «вороньи гнезда», орава «виталийцев» пробила брешь в защитниках левого борта и высыпала на палубу когга с гиканьем и свистом в предвкушении скорой победы: ну как в самом деле сможет противостоять им горстка людей, пусть и вооруженных, если одна только их абордажная команда втрое превосходит по численности экипаж противника?
Оставив подожженный пиратский корабль на попечение группы арбалетчиков, Горислав с товарищами врубились в орущую толпу «Виталийских братьев». Более того, принялись орудовать мечами с такой скоростью и сноровкой, что от неожиданности у пиратов аж в глазах зарябило. Свид с Носком прикрывали Горислава и Венцеслава с тыла, а Стоян, схватив толстую дубину, собственность корабельного плотника, начал размахивать ею словно мельница крыльями, круша ребра и черепа всем, кто подворачивался под руку.
Вдохновившись примером бесстрашных рыцарей, уже прорубивших в толпе пиратов несколько улочек и переулков, вступили в бой и раззадорившиеся наемники. Сеча приняла еще более ожесточенный характер.
Носок и Свид нашли, что называется, друг друга. Оба юркие, точно хорьки, и свирепые, как волки, забравшиеся в овчарню, они резали «Виталийских братьев» словно баранов. И тот и другой предпочитали орудовать саблей, хотя в левой руке у каждого был зажат еще и нож. Так что если даже противнику и удавалось парировать сабельный выпад, его тут же настигал ножевой смертельный удар.
Особой беспощадностью отличался Свид. Казалось, он родился с клинком в руке. Его нож порхал в воздухе словно ласточка, и разил, как змея, а саблей он в основном отвлекал внимание противника. В крови с головы до ног, Свид выглядел страшнее исчадия ада. Один из пиратов сиганул за борт от одного только его вида. Впрочем, за первым «пловцом» вскоре последовали и другие «братья» – из тех, кому повезло остаться в живых.
Когг начал постепенно удаляться от места схватки, и радостные победители долго еще наблюдали за барахтающимися в холодной балтийской воде недобитыми членами абордажной команды. Равно как и за разбойниками, метавшимися по палубе объятого пламенем корабля в тщетных попытках погасить пожар. Когда же «Виталийские братья» скрылись за горизонтом, палуба когга превратилась в лазарет: все разом вспомнили о своих ранах, обращать внимание на которые в пылу битвы было недосуг. По счастью, один бочонок «воды жизни» на купеческом судне сохранился нетронутым, следовательно, заражение крови раненым не грозило.
Беглецы с соляных копей почти не пострадали. Если не считать нескольких царпин от стрел у Стояна и чуть более серьезного ранения пиратским мечом у Свида. Впрочем, когда тавасту обрабатывали рану «водой жизни», он даже не покривился: казалось, ощущение боли ему совсем не знакомо.
Гервиг Брамбах меж тем не знал, что ему делать: радоваться или горевать. Одно судно досталось пиратам – это скверно, он понес большой урон. Зато второй когг вместе с грузом остались в целости и сохранности (за исключением «воды жизни»). Причем самое ценное – серебряная посуда и дорогие ткани – хранилось именно здесь, на флагманском когге. А главное – он сам остался жив! Так что, как ни крути, судьба обошлась с ним пусть и круто, но все-таки милостиво.
Тут мысли купца вернулись к пяти рыцарям, в нужный момент оказавшимся на борту его когга. Кто они? То, что не тевтонцы, он теперь мог сказать с полной уверенностью. Возможно, Йоханнес Токлер и впрямь шваб, коим он назвался, но вот парочка других слишком уж смахивает на новгородцев. Гервиг Брамбах частенько наведывался по делам к купцам Великого Новгорода, и речь тамошняя была ему отчасти знакома. А эти двое в пылу сражения как раз и отпускали словечки, принятые на Руси… Но какая нелегкая занесла их в земли ордена? Что, если они – лазутчики ушкуйников?
От этой мысли Гервих Брамбах похолодел: в его представлении ушкуйники выглядели пострашней даже, чем «Виталийские братья», ибо там, где последние брали числом и нахрапом, первые выигрывали засчет хитрости и незаурядной воинской выучки. Из рассказов знакомых купцов Брамбах знал, что ушкуйники разбойничают не только на реках, но выходят нередко и в море. Неужели он попал из огня да в полымя?!
Купец обреченно оглянулся. На наемников надежда была малой: их и осталось-то всего около пятнадцати человек. Да к тому же большая часть теперь – раненые. Вдобавок и запас арбалетных болтов израсходован почти полностью, а бой на мечах никогда не был козырем наемных стрелков. Куда им до этих грозных бойцов! Однако предпринимать что-то все равно нужно. Но что?! Неожиданно в голове Гервига Брамбаха родилась коварная мыслишка…
Кроме «воды жизни» он по заказу одного из аптекарей взялся доставить еще и лауданум[104]. Средство, завезенное в Европу в свое время крестоносцами, было очень дорогим, но о его замечательных свойствах Гервиг Брамбах давно знал. Если, например, подмешать лауданум в вино и угостить им Йоханнеса Токлера и его людей, они либо уснут, либо станут беспомощными как младенцы. А затем останется только сдать их первому же встреченному комтуру ордена, и пусть тот разбирается. Если подозрения купца небезосновательны, он окажет тевтонцам большую услугу, что наверняка ему зачтется. А если нет – извинится перед Йоханнесом Токлером или откупится ценными подарками.
Между тем Горислав словно подслушал мысли купца. Заметив подозрительные взгляды, бросаемые Гервигом Брамбахом в его сторону, он шепотом приказал товарищам быть настороже и держаться ближе друг к другу. Смекалистый Носок тотчас понял, что к чему, и предложил тоже шепотом:
– А не отправить ли нам ентого купчишку с его ратниками на дно? Оставим тока матросов – надо ж кому-то с парусами управляться!..
– Нет! – резко ответил Горислав, нахмурившись.
– Пошто же? – удивился ушкуйник. – Судно ладное, мы на нем шибче шибкого до родных мест доплывем. Енто ить не наш челнок, што держится на волнах токмо милостью Божьей. Да и трюмы к тому ж не пустые…
– Не по-человечески это, – строго укорил его воевода. – А вот убираться нам отсюда нужно. И как можно скорее.
Лодка, выменянная беглецами у рыбаков, по-прежнему качалась на волнах позади когга. Правда, не пустая, а уже с «пассажиром»: один из раненых пиратов, прыгнув в воду, смог забраться в лодку, но воспользоваться ею не успел – ангел смерти забрал его раньше.
Носок в ответ недоуменно пожал плечами, а Свид, слышавший их разговор, кисло скривился и помрачнел. Ганзейцев он ненавидел так же, как тевтонцев, поэтому с большим удовольствием перерезал бы сейчас Брамбаху глотку.
