Последний защитник - Тэйлор Эндрю

– Ко мне, Шквал! – позвал король. – Ко мне, Весельчак! Вот и Дидо нашлась.

В Сент-Джеймсском парке все было прежним и в то же время все изменилось.

Здесь было так же многолюдно: прогуливающиеся под руку джентльмены, пошатывающиеся после обильного обеда; леди, выставляющие свои прелести с разной степенью откровенности; утки в канале, живущие своей загадочной жизнью; и простой народ, который прибывал и убывал хаотичными разноцветными волнами.

За спиной Кэт с лязгом захлопнулись частные ворота в Большой сад Кокпита. Она слышала, как закручивают болты.

– Передайте господину Хэксби, – сказал ей Ривс, когда она уходила из сада, – что c меня хватит. Еще чуть-чуть – и у меня на шее была бы веревка.

Кэт пошла прочь, огибая конец канала и направляясь к воротам за Уоллингфорд-хаусом, которые вывели бы ее на Чаринг-Кросс. Встречные откровенно глазели на нее. Молодая женщина была прилично одета, но после путешествия по канализационным коллекторам одежда ее намокла, была вся в грязи и источала невыносимый запах.

Мокрая ткань юбки и сорочки хлестала Кэтрин по голеням при каждом шаге. Подол юбки, низ плаща, башмаки и чулки совершенно промокли. Ей казалось, что все поры ее кожи насквозь пропитались смрадом канализации. Больше всего на свете ей хотелось поскорее оказаться дома и отмыться.

Она больше не станет ввязываться в это глупое и опасное дело. Вероятнее всего, Ривс попытается отыскать то, что старая госпожа Кромвель спрятала там внизу, что бы это ни было. Ну и пусть. Ей-то не все равно? Кромвели могут сами о себе позаботиться.

– Никак свалилась в нужник?

Она посмотрела налево. Два мальчишки-пажа показывали на нее пальцами, морща нос от отвращения.

– Не-а, – сказал второй. – Не смогла вовремя найти нужник, скорее всего.

– Это госпожа Дерьмо! Эй, госпожа Дерьмо!

Кэт поспешила дальше. Сорванцы не отставали, с наслаждением выкрикивая оскорбления, но предусмотрительно не подходя ближе чем на расстояние вытянутой руки. Однако вскоре они отцепились от нее. На лицах мальчишек отразился испуг, и они поспешно разделились, чтобы затеряться в толпе.

Кто-то бежал за ней. Рядом появился Феррус. Кэтрин в удивлении остановилась. В руках у него была палка. Он угрожающе размахивал ею вслед убегающим мальчишкам.

– Что ты делаешь? – спросила она.

Феррус сунул руку под грязную рабочую блузу, достал почерневший сверток около девяти дюймов в длину и протянул ей.

Она уставилась на него.

Феррус с закрытым ртом издал громкий звук, похожий на мяуканье, или крик птицы, или плач ребенка. И снова протянул ей сверток.

И тут до Кэт дошло. Она взяла сверток и взвесила его в руках. Он был грязным и тяжелым. Она перевела взгляд на лицо Ферруса:

– Спасибо. – Она порылась в кармане. – Вот. Это тебе.

Она протянула ему пенни. Ей бы хотелось дать ему крону, но таких денег у Кэтрин не было. Однако Феррус не взял монету. Он опять улыбнулся.

«Он выглядит довольным, – подумала Кэт, – если только рыба может выглядеть довольной, и радость сделала его чуть ли не красивым». И сама удивилась.

– Возьми, – вновь сказала она. – Это тебе.

Улыбка исчезла с лица Ферруса, будто ее стерли губкой. Он выхватил пенни у нее из руки. Повернулся и, спотыкаясь, пошел прочь, а потом бросился наутек, неловко, прихрамывая и размахивая своей палкой. Люди расступались перед Феррусом, как будто тот был сумасшедшим.

Вполне возможно, что Феррус и впрямь был сумасшедшим. Как и все они.

Глава 12

Уверена как нельзя более

Хозяин не получил за собачку никакого вознаграждения. Тот человек сказал хозяину, что не знает, кто он такой, и велел подобру-поздорову убираться восвояси.

Феррус слышит, как хозяин рассказывает об этом слуге, тому самому, который пустил их в сад. Они с хозяином пьют, курят и ругаются. Феррус лежит тихо, как мышь, рядом с Пустобрехом в его конуре.

В любом случае это не хозяин спас собачку. Леди спасла. Феррус спас.

– Богом клянусь! – говорит хозяин. – Я утоплю его проклятый труп в помойной яме.

Он еще что-то говорит и еще, но Феррус окутывает себя воспоминаниями, теплыми, как одеяло, и не слушает его.

Феррус получает награду в этот день, полный чудес и радости.

Он опять прокручивает в голове, как молодая леди улыбается ему. Она говорит спасибо. Она дает ему его вознаграждение. Она дает ему пенни.

Феррус переживает это снова, снова и снова.

Я не знаю, как долго пролежал без памяти после нападения. Думаю, недолго, полчаса, не больше, судя по солнцу.

Сознание возвращалось постепенно, урывками. Сначала я почувствовал боль в плече. Потом мне показалось, что кто-то дергает и трясет меня. Я промычал, чтобы этот человек отстал. Немного позже обнаружилось, что у меня сильно болит голова. И еще я хотел пить. Наверное, из-за кляпа во рту.

Моя голова была наполнена топотом множества копыт и скрежетом множества колес. Я находился внутри какого-то экипажа. Я открыл глаза. Надо мной был кусок парусины. Сквозь заплаты и грубую ткань пробивались солнечные лучи.

Я лежал на грубо оструганных досках, от которых воняло рыбой. Запястья и лодыжки были так крепко связаны веревкой, что она врезалась в кожу. Через несколько минут я понял, что руки и ноги привязаны к чему-то, может быть к борту телеги, а потому мои движения скованны.

Поблизости неторопливо, как давние знакомые, разговаривали двое мужчин. Слов я разобрать не мог, но голоса у обоих были спокойные. Я снова закрыл глаза.

Боль в голове смешивалась с болью в плече и конечностях. Меня перестало мутить. Я попытался ни о чем не думать, отогнать от себя боль и страх. Постепенно окружающие звуки переплелись между собой и превратились в резкую музыку, этакую мрачную колыбельную, от которой я снова впал в забытье.

Мансарда представляла собой длинную узкую комнату со скошенным потолком. Над моей головой что-то беспорядочно постукивало. Звук постоянно перемещался туда-сюда по скосу крыши. Птица, наверное, подумал я. Я слышал, как она бегает по черепице.

Голова болела уже не так сильно. Кляп изо рта вынули, что могло означать, что поблизости нет никого, кто способен мне помочь. Я был по-прежнему связан и хотел пить. Плечо болело так сильно, что я не мог им пошевелить. Да вдобавок еще и мочевой пузырь переполнился.

В стене в дальнем конце комнаты имелось маленькое оконце. Через него падал приглушенный свет. Похоже, день уже клонился к вечеру. На полу лежал слой пыли, серой и зернистой. Кроме меня, в помещении никого не было.

Было очень тихо. Меня бросили в углу комнаты. Я упал на бок под тяжестью собственного веса. Шляпа, парик и туфли исчезли. Я смутно помнил, что меня тащили вверх по лестнице и мои голова и ноги время от времени ударялись о стены с обеих сторон.

Услышав, как отодвинулась щеколда, я с трудом принял положение сидя. Дверь отворилась, и вошла молодая, просто одетая женщина. Она походила на служанку в скромном уважаемом доме, но почему-то была босиком. Ее лицо показалось мне странно знакомым.

– Ш-ш-ш, у старухи Крессуэлл длинные уши, – прошептала она. – Я принесла вам попить.

И тогда я узнал ее: да это же Хлорис, шлюха из заведения мадам Крессуэлл, та, что помогла мне сбежать через окно, когда Даррел нашел меня во дворе «Кобеля и суки». Девушка приподняла юбки, встала рядом со мной на колени и поднесла к моим губам деревянную кружку. Там оказалось разбавленное молоко. На вкус оно было кислым, но я испытывал такую жажду, что выпил бы сейчас все, что угодно.

– Где я? – спросил я сдавленным скрипучим голосом.

– А вы как думаете? Во дворе «Кобеля и суки».

– Почему здесь?

– А мне откуда знать? Приказ господина Даррела, а поскольку тот действует от имени герцога, то старуха Крессуэлл и рада стараться.