"Орлы Наполеона" - Домовец Александр

— Ну, так уж и на века…

— Может быть. Говорят, обожжённая глина — материал чрезвычайно долговечный. Так что пока замок не рухнет или не найдётся какой-нибудь смельчак, желающий найти источник воя…

— А Бернару вы ничего не сказали?

— С какой стати? — ответил Сергей вопросом на вопрос. — Я ж не местный. Приехал-уехал. Пусть сами разбираются. — Добавил не без злорадства: — И не могу сказать, что в деревне меня принимали уж очень гостеприимно…

ЭПИЛОГ

Плотные шторы на высоких окнах были всегда за дёрнуты, поэтому в любое время суток просторный кабинет тонул во мраке, нарушаемом лишь пламенем большого камина. Уютно трещали дрова, молчали собеседники, — один постарше, другой помоложе, — сидящие в массивных креслах друг против друга.

Тишину прервал тот, что помоложе.

— Не хотите ли коньяку? — спросил негромко.

Тот, что постарше, безучастно откликнулся:

— В последние дни я и так пью безбожно… А, впрочем, налейте.

Выглядел он плохо. Глаза ввалились, морщины стали глубже и резче, взгляд когда-то живых глаз потух. И без того старое лицо теперь казалось древним. Однако, выпив залпом рюмку коньяку, он слегка оживился.

— Я доволен вами, — произнёс отрывисто. — Проблему с мерзавцем Марешалем вы решили быстро и хорошо.

— Орден всегда безжалостно карал предателей, — бесстрастно откликнулся тот.

— К счастью, он не успел… или не захотел… рассказать много. Иначе мы бы тут уже сейчас не сидели. Правда, остались ещё эти три курицы… Хозяйка гостиницы и две других. Они тоже кое-что знают.

— В ближайшие дни я решу и эту проблему. Считайте, что их уже нет.

— Очень хорошо. Но есть одна чрезвычайная тема, разобраться с которой будет потруднее.

— Вы про Белозёрова?

— Разумеется. — Кулак с набрякшими старческими венами слабо сжался. — По вине этого негодяя, будь он проклят, сорван грандиозный план, и само существование ордена поставлено под вопрос. Нужна месть, и месть жестокая. Если хотите, показательная. К сожалению, он уже вернулся домой, в Россию…

Молодой собеседник выдержал паузу.

— Я подумаю, что можно предпринять, — сказал наконец, пристально глядя на красно-синее пламя камина.

— Не тяните с этим. И сообщите старшим адептам, что через три дня я назначаю чрезвычайное собрание капитула.

Допив коньяк, молодой собеседник поставил рюмку на приставной столик и посмотрел старику прямо в глаза.

— Это лишнее, — сказал негромко. — Чрезвычайное собрание капитула вчера уже состоялось.

Старик уставился на визави с выражением крайнего изумления.

— Что за чушь вы несёте! — произнёс раздражённо. — По уставу ордена, собрать капитул имеет право лишь его глава, то есть я. А я этого ещё не делал.

— И тем не менее оно состоялось.

Старик настороженно пожевал губами. Кольнул собеседника взглядом выцветших глаз. Сдвинул густые, снежно-белые брови.

— Что это значит? — спросил наконец.

— Это значит, — сурово ответил молодой собеседник, — что капитул в лице старших адептов вами как главой недоволен. Я уполномочен сообщить, что вина за провал плана возложена лично на вас.

— На меня? Да вы с ума сошли! С какой стати?

— Белозёрова надо было уничтожить, не дожидаясь пятого мая. Прямо в Париже. Или сразу после приезда в деревню.

— Но ведь мы решили…

— И всё было бы как нельзя лучше! Но вы же настояли, чтобы казнь состоялась именно в семидесятую годовщину смерти императора. И вот, дотянули…

— Но я же хотел, чтобы казнь в себе несла сакральный смысл! — воскликнул старик.

— И заодно стала подарком к вашему дню рождения, — насмешливо обронил молодой.

Старик опустил голову. Возразить было нечего. Когда-то главой капитула его избрали не в последнюю очередь потому, что родился он в день смерти императора. Старшие адепты усмотрели в этом совпадении глубокий метафизический смысл, обещающий долгую, успешную деятельность на благо ордена. И вот теперь…

Старик взял себя в руки.

— Что решил капитул? — спросил сухо.

— Капитул констатировал, что таких провалов орден ещё не знал. В сущности, это почти катастрофа, — невозмутимо сказал молодой. — И потому решено, что возглавлять орден вы больше не достойны. Ваше место займёт один из старших адептов, удостоенный доверия собратьев.

— Да как вы смеете!..

Молодой сделал пренебрежительный жест, — попросту отмахнулся.

— Кто же он? — спросил старик тоном ниже.

Молодой поднялся из кресла и расправил плечи.

— Я, — бросил коротко, глядя на старика сверху вниз.

Тот буквально подскочил. Глаза его налились кровью.

— Вы? Но этого не может быть!

Собеседник высокомерно молчал.

— А… что со мной? Останусь ли я членом капитула? Что же вы молчите?

— Мне нечем вас порадовать, — жёстко ответил молодой. — Ваша дальнейшая судьба уже решена. Такие ошибки не прощаются. Измена Марешаля по сравнению с вашей виной — так, безделица. Поэтому вы не просто низложены. Вы осуждены.

— Осуждён?..

— Именно так. Я лишь привёл приговор в исполнение.

С этими словами молодой указал на рюмку из-под коньяка, допитую стариком до дна. Отступил на шаг.

Пергаментное лицо бывшего главы капитула исказилось — то ли от ужаса, то ли от пронзившей боли.

— Что… что вы мне туда подмешали? — вскрикнул задыхаясь.

— Прекрасный африканский яд, — хладнокровно сказал новый глава ордена. — Медики ордена очень рекомендуют для решения деликатных вопросов. Действует быстро, растворяется в организме без следа. Любой врач установит лишь разрыв сердца. Что в ваши годы и неудивительно…

Дальнейшее произошло в течение каких-то секунд.

Обречённый старик, вопя что-то бессвязное, потянулся дрожащими руками к горлу собеседника, но тот лишь спокойно отошёл в сторону.

— Прощайте, — сказал спокойно.

Не дотянувшись, бывший глава капитула упал в кресло. Глаза его закатились, челюсть обвисла, и тело, выгнувшись дугой, вздрогнуло в последней конвульсии. Тут же обмякло. Всё было кончено.

Тогда свежеиспечённый руководитель ордена, приблизившись к ещё тёплому трупу, осторожно распустил его галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Снял с тонкой стариковской шеи золотой медальон с изображением Наполеона. Уверенным движением надел на себя символ высшей орденской власти.

Затем, поклонившись огромному портрету императора, украшавшему кабинет, вышел неторопливым торжественным шагом.

Накануне из Гатчины протелефонировал Черевин и сообщил, что завтра император ждёт Сергея с докладом о поездке во Францию.

Настенька тут же загордилась, Авдотья Семёновна разволновалась, а ничего не понимающие дети, видя возбуждение взрослых, на всякий случай устроили гвалт. Это они умели. А Сергей не столько волновался, сколько радовался. С Александром он виделся редко и всякий раз ощущал некое благоговение перед императором-великаном, который как нельзя лучше символизировал Россию с её мощью и просторами.

Были, конечно, и более приземлённые мысли. Так сказать, практические. После доклада наверняка будет чаепитие. Надо между делом выяснить у императора судьбу проекта по созданию общероссийского союза художников с государственной поддержкой. И насчёт увеличения бюджета академии художеств выяснить надо. Организация вернисажей, зарубежный стажировки художников, разъезды по стране с целью поиска одарённых детей, поддержка малоимущих живописцев — всё денег стоит.

По сначала надо рассказать Александру о тёплом приёме в Елисейском дворце. Президент Карно принял Белозёрова прекрасно и произнёс немало комплиментов по поводу парижской выставки. Пу, а когда вдвоём пили кофе в президентской гостиной, Карно негромко поблагодарил Сергея. "Вы понимаете, за что, мсье Белозёров!.." В подробности вдаваться не стал, но Сергей и так всё понял. Понял и почему президент Франции подарил ему именные часы из золота высокой пробы. Настоящий швейцарский брегет.