Виктор Егоров - Конец – молчание
И вот в руках у Варгасова небольшой томик в потертом кожаном переплете. Пергаментно шуршат его желтые от времени страницы…
Ты значишь то, что ты на самом деле.
Надень парик с милльонами кудрей,
Стань на ходули, но в душе своей
Ты будешь все таким, каков ты в самом деле…
– …Не обращая внимания на «традиции и предрассудки!» Понимаете?
Дима оглянулся и увидел, что дверь кабинета полковника, чей раздраженный голос донесся до него, слегка приоткрыта.
Закрывать ее было неудобно, уходить, особенно после этих слов, произнесенных с неприкрытой иронией, – не хотелось. И Дима продолжал листать редкий томик Гёте…
А из кабинета в ответ на тихие, но, по-видимому, упорные возражения собеседника слышался незнакомый резкий голос Эберхарда.
Шеф, очевидно, все же чего-то опасаясь (может быть, прислуги), переходил с немецкого – на французский, с французского – на латынь. Посетитель его поддерживал. Хотя прошло всего несколько минут, хотя фразы были и отрывочны, и не всегда хорошо слышны, Варгасов все же понял, о чем речь. Понял, что старый полковник состоит в какой-то нелегальной антигитлеровской организации, которая объединяла, по всей вероятности, кадровых, еще кайзеровских, офицеров, не сумевших примириться с Гитлером. Эберхард уговаривал своего гостя действовать более решительно, иначе, по его мнению, стране грозит гибель.
«На войне как на войне…» – уловил Варгасов.
Сразу же донесся негромкий голос гостя:
– Вспомните древних римлян: следует выслушать и другую сторону…
– Оставьте! – рассердился полковник. – Другая сторона лишь подрывает наш престиж…
– Вы что, действительно рассчитываете на удачу в государственном перевороте?
– А почему и нет? Только нельзя тянуть! Ибо вдвойне дает тот, кто дает быстро, если вспомнить опять древних римлян…
Некоторое время полковник, перемывал косточки фюреру, потом, повздыхав: «О времена, о нравы!», порассуждав о «деле чести», скрипнул креслом, видимо, поднявшись. Последнее, что слышал Варгасов, поспешивший в столовую, была весьма конкретная немецкая фраза, произнесенная крайне убежденно:
– Кто говорит «А», тот должен сказать и «Б»!
Теперь Диме стало все абсолютно ясно. Значит, Эберхард прикидывал: вправе ли он опереться на этого юношу в своей нелегальной деятельности. (Пожилым необходима была молодежь!) И не мог, видно, прийти к какому-то выводу…
Именно в тот субботний вечер Дима понял, что как только в ту или иную сторону изменятся их отношения, ему несдобровать. Его спасет именно эта неопределенность. Хуже станет относиться к нему Эберхард – рухнет все благополучие унтер-офицера Пауля Кесслера: в двадцать четыре часа он окажется на фронте. Лучше – полковник обязательно втянет Диму в заговор. А то, что тот зрел, – может, и дозревал, – в этом Варгасов уже не сомневался, хотя не располагал никакими фактами!
Да, Дима не знал, что жизнь фюрера находилась в опасности уже два года. В то время они с Максимом Фридриховичем играли роль скромных владельцев тегеранской радиомастерской и не получали никакой «лишней» информации. Только ту, что была необходима для их работы.
Он не знал, что двадцать восьмого сентября тридцать восьмого года, за два часа до начала назначенной Гитлером в связи с чехословацкими событиями мобилизации, командующий Берлинским военным округом генерал Вицлебен прибыл к начальнику штаба сухопутных войск генералу Гальдеру, чтобы получить приказ об аресте и расстреле фюрера.
Оппозиционно настроенная военная верхушка, хорошо понимая всю нелепость, всю одиозность фигуры, возглавившей страну, а главное, опасаясь, что Гитлер, не сумев договориться с Западом, приведет рейх к конфликту с ним и к губительной войне на два фронта, решила избавиться от выскочки-австрияка и ввести в Германии военную диктатуру.
Спасло фюрера лишь срочное сообщение из Лондона, что на следующий день в Мюнхене состоится встреча Чемберлена, Даладье, Муссолини и Гитлера.
Расправу отложили. А когда соглашение было подписано, фюрер вернулся в свою рейхсканцелярию «бескровным завоевателем», по словам того же Гальдера, который уже обмакнул перо в чернильницу, чтобы ликвидировать своего вождя.
Правда, попытки убрать Гитлера продолжались: групп и группировок оказалось много. Но, может, именно это и спасло фюрера? Как в декабре тридцать девятого, так и в январе сорокового?
И все же противники Гитлера (военные и штатские) не успокаивались. Несмотря на войну, эти люди путешествовали по всему свету, ища нужные связи, везде и всюду доказывая, что они – не враги западной цивилизации, что, оказавшись из-за Польши в состояния войны с Англией и Францией, они придерживаются взглядов, давно известных всем: главный враг – это красная Россия.
Часть заговорщиков, правда, побаивалась похода в Россию, помня исторические уроки. Но их было меньшинство. К такому, наиболее трезвому, меньшинству, очевидно, принадлежал и Эберхард. Но господина оберста не могло не нести по течению! И это явно омрачало его и без того не слишком легкую жизнь…
В тот субботний вечер, после ухода неожиданного посетителя, полковник был задумчив и рассеян. Варгасову стало даже жаль его. Неглупый человек, а попал в западню!
Баданов жил на самой верхотуре многоэтажного дома в Темпельгофе. Дима неплохо знал этот район: они с Максимом Фридриховичем обосновались неподалеку, на Виктория-Луиза-плац, и частенько бывали на Темпельгофском рынке, раскинувшем яркие павильончики прямо под открытым небом.
«Куда ж они убирают свои палатки?» – снова удивился Варгасов, проходя по совершенно чистому месту, где днем обычно бурлила торговля. Каждый раз, попадая в Темпельгоф, Дима вспоминал, что так и не выяснил это. А потом забывал: было много других нерешенных вопросов.
Лифта в доме не оказалось, и Варгасову пришлось подыматься на пятый этаж по довольно крутой лестнице. «Я-то – еще ладно… – думал он, отсчитывая щербатые, истонченные временем ступени. – А как же Баданов? Ему не меньше шестидесяти!»
Дима смутно припоминал высокого худощавого старика с длинными, как у священнослужителя, седыми волосами и со свистящим тяжелым дыханием. Или он ошибался? Может, неверно соединил фамилию, которую услышал от Скобликова, и внешность того человека, которого несколько раз видел на сборищах русских фашистов?
Но в дверях, на которые Варгасову указала хозяйка квартиры, показался именно тот человек, которого и ждал Дима.
– Вы ко мне? – Старик не скрывал удивления: видно, его не часто посещали на этой голубятне.
